Не отставали от девчонок и парни. Лидерами в классе были два друга: Костя Губин и Женя Ищенко. Оба были спортсменами, увлекались пейнтболом, по выходным пропадали в модных клубах, а по понедельникам шумно рассказывали о своих похождениях. Их родители тоже были обеспеченными, поэтому парни могли позволить себе несколько больше, чем все остальные. И, конечно же, оба мечтали завоевать сердце Фокиной. Которая время от времени приближала к себе то одного из них, то второго, провоцируя друзей на вечные ссоры и выяснения отношений.

Зло парни срывали на «столовом наборе». Причём Губин больше цеплялся к Наде, а Ищенко – к Вике. В Наде Губина доводили до белого каления её ум, уверенность в себе и несгибаемость. Сам он с трудом вытягивал на «троечки» по алгебре и геометрии, а Ложкиной математичка давала отдельные задания, повышенной трудности, потому что учебник та прорешала ещё в начале года и делать ей на уроках иначе было бы нечего. Губин же, несмотря на это, упорно пытался называть Надю «тупой овцой», чем только страшно веселил её: Ложкина обычно советовала ему заглянуть в собственный дневник и признаться себе, наконец, кто у них в классе «тупая овца». Отчего Костя бесился ещё больше.

Ищенко же поддевал Вику. Стоило ему увидеть её, как он тут же расплывался в противно-довольной улыбке: «Поросёночек наш пришёл, хрюкает что-то себе под нос», – и всё в том же духе. Откуда взялся «поросёнок», Вика не знала, но была уверена, что кличка связана с её внешностью – точнее, с её лишними килограммами. Стоило ему просто тихонько хрюкнуть, проходя мимо, как слёзы сами наворачивались на глаза девушки. Вика изо всех сил старалась, отжималась дома, качала пресс, но стройнее не становилась. И у неё не получалось, как у Нади, легко и запросто осадить обидчика, а потому всё, что ей оставалось, – молчать и давиться слезами. Надя Вику, как могла, защищала от нападок, но всё равно им обеим приходилось несладко. Даже если вас двое, то всё равно трудно постоянно выдерживать оборону против двадцати трёх.

– Надейка, ты же умная, ну что, что нам делать? – после каждой новой выходки одноклассников вопрошала обычно Вика. – Я так больше не могу, не могу…

– Я подумаю, – обычно отвечала Надя и что-нибудь придумывала.

Перепробовано было много всего. Подружки стали одеваться в том же стиле, что и Лизка Фокина со своей свитой. Но здесь шансы изначально были неравны: финансовые возможности фокинского папы в разы превышали таковые подружек.

Тогда, продолжая в меру своих сил поддерживать стиль, обе попытались копировать манеру поведения и разговора классной элиты. Но здесь подружки быстро сломались сами: выучить фальшивые жесты и поддерживать глупые разговоры у них получалось, но вести себя подобным образом оказалось невероятно противно.

Пытались Вика с Надей и стать приятными – наладить нормальные отношения. Говорили комплименты одноклассникам, давали списывать на контрольных, делились запасными ручками, но… Но всё это было воспринято скорее как признак слабости, как окончательная и бесповоротная капитуляция, а потому травля, вместо того чтобы стихнуть, только усиливалась.

Когда подружки перепробовали всё (и ничего не помогло), они сначала совсем отчаялись, а потом даже как-то успокоились. Одеваться вроде бы и продолжали, подражая заданному Фокиной стилю, но одноклассников тоже стали избегать: общались на переменах друг с другом, на их выходки и поддёвки либо не обращали внимания, либо Надя одной фразой поддевала в ответ, но дальше в перепалку уже не вступала. А когда Фокина однажды стала хвастаться на весь класс, что со следующего года родители её переведут учиться в какую-то другую крутую-прекрутую школу, так у них и вовсе появилась надежда.