– Мне кажется, что вы слишком несправедливы к ее выбору,– хотя Джаромо никогда не был ценителем вин, чувство обиды за его старую подругу, как и неприязнь к этому человеку, жгли его изнутри, подталкивая слова к горлу.

– Вздор. Любой, у кого есть хоть немного вкуса и денег, знает, что нет лучших вин, чем латрийские. Но как может рассуждать о винах тот, что пьет лишь воду?

– А разве я спорю о достоинстве сортов? О нет, милейший господин, я бы никогда не примерил столь несвойственную мне роль. Однако не могу не заметить, что большинство гостей выглядит довольными, а та скорость, с какой рабы приносят новые кувшины и забирают опустевшие, весьма красноречиво говорит о поддержке ими выбора госпожи Мителиш.

– Ха, да большинство из них будет счастливо и корыту с брагой, лишь бы за него не пришлось платить.

– Даже большинство ларгесов?

– Ларгесы не так уж сильно отличаются от палинов и блисов. Просто наши далекие предки смогли хапнуть больше своих не столь расторопных соседей, а потом придумали, как все это удержать и передать по наследству. Ну а в остальном, мы точно такие же люди. Сам знаешь. Хотим жрать, срать, трахаться, дрыхнуть до обеда и желательно – делать все это за чужой счет. Вот только мы можем позволить себе есть с золотых тарелок, трахать лучших наложниц, спать на кроватях, что стоят дороже домов, и держать специальных рабов, которые подтирают нам задницы. И делаем мы все это напоказ только для того, чтобы никто и не заподозрил, что под шелками и жемчугами скрывается точно такое же дряхлеющее и заплывшее жиром тело, набитое говном и болезнями, а желания наши не отличаются от желаний низших сословий. Но впрочем, всё это пустая философия. А ты явно подошел ко мне совсем не ради светской беседы о выборе вин и человеческой природе. Не так ли, Джаромо?

– Не стану это отрицать.

– Конечно не станешь, ведь тебя я тоже неплохо знаю и знаю, что ты личность не вполне самостоятельная. К примеру, твой язык очень часто доносит до людей то, что хотят, да не решаются сказать Тайвиши самолично. Так что не юли и говори прямо. Ты пришел за моей поддержкой?

– И этого я не стану отрицать.

Впервые с начала разговора Кирот Кардариш ухмыльнулся, оскалив пожелтевшие зубы. Он положил ребро на тарелку и вытер руки о край скатерти. Сидевший рядом с ним тощий старик увешенный золотом, увидев это тут же сморщился, открыл было рот, сверкнув остатками зубов, но сразу закрыл, уткнувшись носом в тарелку, на которой были навалены сухофрукты вперемешку с кусками жирного мяса.

– Пойдем пройдемся, Великий логофет. Хотя всю эту публику не удивишь такими разговорами, я не люблю лишних ушей.

Кирот Кардариш поднялся и в этот самый момент на сцену вышли одетые в пестрые одежды музыканты, наполнив зал звукам флейт, кифар, барабанов и кимвал, а следом за ними появились танцовщицы, тут же завладевшие вниманием гостей. Кирот ненадолго остановился и, облизывая губы, уставился на девушек, что грациозно извивались под ритмы бодрой и все ускорявшейся мелодии. Его глаза так и засветились похотью, пожирая упругие тела юных дев. Он даже подался телом навстречу сцене, но тут же, словно опомнившись, уверенно пошёл, огибая гостей, к большим открытым вратам, ведущим в левое крыло дворца.

Пройдя немного по просторной галерее и подергав несколько дверей, он нашел открытую, за которой оказалась небольшая комната, освещённая масляными лампами из разноцветного стекла. Пол в ней был выстлан дорогими коврами с каришмянскими орнаментами, а посередине стоял небольшой круглый стол и два широких резных ложа. Кардариш сел на одно из них и жестом пригласил на соседнее Джаромо.