Я кладу книгу на место и осматриваю пол, на котором, как ни подозрительно, не валяется никакая одежда. Потом озираюсь, мой взгляд падает на письменный стол, и я понимаю, что за шорох слышала, когда Расс встал с кровати.

Он складывал мою одежду.

Внутри возникает незнакомое неясное чувство. Я игнорирую его, быстренько одеваюсь и иду к двери. С этого момента я готова снова вернуться в собственный уютный мирок. Медленно выхожу из комнаты, придерживая дверь, чтобы не хлопнуть, – не хватало еще, чтобы Расс подумал, будто поспешно убегаю.

Я довольна тем, как вышла, даже чересчур довольна, поскольку Эмилия и ее подруги-балерины твердят, что грации у меня, как у пьяного бегемота. То есть я была довольна собой, пока не повернулась и не увидела две пары уставившихся на меня пытливых карих глаз.

– Почему у тебя такой вид, будто ты убегаешь с места преступления? – спрашивает друг Расса Генри. Мне бы хотелось, чтобы он говорил потише.

– Ничего подобного.

Девушка рядом с Генри смотрит на меня с сочувствием, безмолвно подтверждая его слова.

– Простите, мне пора, – выдавливаю я.

Они уступают дорогу, и я пробегаю мимо них, очень надеясь, что удастся поймать попутную машину и не тащиться домой пешком.

– Он хороший парень, – говорит Генри. – Правда хороший.

– Знаю, – мямлю я. – Мне в самом деле пора.

Вечеринка подходит к концу. Люди, которые могут увидеть мой уход, слишком пьяны. По пути к входной двери я успеваю надеть туфли. Вызвать «Убер» никак не получается, поэтому топаю домой пешком.

Скоро буду

Ты в порядке?

Да

Страхи одолевают?

Да

Хочешь переночевать у меня?

Да

Страхами Эмилия называет момент озарения, когда выходишь из ситуации, в которой оказалась. Это неприятное чувство, когда тебя одолевает тревога и ты думаешь, правильно ли поступила. В такие моменты, как сейчас, я остаюсь наедине со своими мыслями. Обдумываю, лучше мне стало или хуже от того, что только что сделала. Пошла бы на это, если бы не лезла поминутно в телефон и занималась бы своими делами? И как долго меня будет поддерживать ощущение самоутверждения и нужности, прежде чем я начну искать его в следующем месте? И, наконец, действительно ли что-то из этого имеет значение, если всем плевать на то, что я делаю?

Страхи – это не всегда сожаление, это размышления, а я не люблю ломать голову.

Почему ты так медленно?

Ты на машине?

Аврора, ты идешь пешком!!!

Смотри, чтобы тебя не убили.

Я так зла на тебя.

Я почти пришла

– Прекрати валять дурака, – говорит Эмилия, когда я падаю рядом с ней. – Не шути с огнем только потому, что у тебя не хватило терпения дождаться такси.

– Учту.

Может, если бы я поехала на машине, не пришлось бы всю дорогу думать о парне, от которого только что ушла.

– Твоя пицца на кухне.

– Я больше не хочу есть.

Эмилия тяжело вздыхает.

– Иди спать. Тебе понадобятся силы, чтобы разнимать ссорящихся родителей.

– Уверена, что хочешь пойти на завтрак?

Я не получаю ответа, зато в меня летит подушка.

– Можем инсценировать собственную смерть.

– Твоя мама поймет. Рор, тебе правда надо поспать. – Эмилия подавляет зевок. – Только подумай, все лето не делиться своим местоположением посреди ночи. Недели напролет присматривать за детьми, чтобы они были живы и здоровы, а еще заниматься саморазвитием.

– Звучит идеально.

Ничто на свете не вызывает такого незамутненного отчаяния, как необходимость провести какое-то время под одной крышей с моими родителями.

Может, это звучит драматично, зато честно: Чак и Сара Робертс – пара с плаката «иногда развод – это благо». Как только они оказываются на расстоянии шести футов