Представьте себя газелью, пасущейся на африканской равнине. На фоне играет музыка из «Короля Льва». Голодный лев издалека наблюдает за вами. Он нападает, но сегодня вам удается убежать. Инстинктивно вы моментально чувствуете тревогу. Опыт и генетика научили вас убегать, чтобы избежать опасности, и вашему сердцу нужно какое-то время, чтобы восстановить нормальный ритм. Однако довольно скоро вы снова начнете радостно есть траву, словно ничего не произошло. Вы будете блаженно жевать, пока лев не вернется для второго раунда.

Человеческое сердце возвращается к нормальному ритму после бегства ото льва, но мы никогда не перестаем думать о том, что битва проиграна. Мы понимаем, что смерть поджидает нас; она влияет на все, что мы делаем, включая нашу потребность тщательно заботиться об умерших.

Примерно 95 000 лет назад группа ранних Homo sapiens хоронили друг друга в пещере Кафзех, расположенной на территории современного Израиля. Когда в 1934 году археологи проникли в пещеру, они обнаружили тела, которые были не просто захоронены, а захоронены с определенной целью. На некоторых останках были обнаружены следы красной охры, натурально окрашенной глины. По мнению археологов, охра означает, что люди проводили ритуалы с телами мертвых еще много тысяч лет назад. Например, 13-летний ребенок, останки которого были обнаружены в пещере, был похоронен с оленьими рогами в руках. Мы не можем точно сказать, что думали древние люди о смерти и загробной жизни, но нам наверняка известно, что они думали об этом.

Когда в «Вествинд» приходили семьи, чтобы отдать распоряжения о кремации и похоронах, они сидели в зале для посетителей и нервно пили воду из пластиковых стаканчиков, переживая из-за смерти близкого человека и неприятной необходимости оплачивать ее. Иногда они просили вынести тело усопшего в часовню, чтобы увидеть его в последний раз. Часто часовня была наполнена сотнями людей, рыдающих под траурную музыку, но случалось и так, что там был лишь один скорбящий человек, который тихо сидел рядом с телом в течение получаса, а затем уходил.

Люди приходили в зал для посетителей или в часовню, но в крематории я всегда была одна. Чаще всего я находилась в одиночестве с «задней стороны» здания, как говорил Майк.

В нашем прейскуранте был пункт «кремация при свидетелях», но за первые недели моей работы в «Вествинде» никто такую кремацию не выбирал. Однако однажды к нам пришла семья Хуанг. Когда я приехала на работу в 08:30 утра, то увидела толпу пожилых азиатских женщин, заполонивших все свободное пространство в подсобке и сооружающих импровизированный алтарь.

– Майк! – крикнула я, направляясь к его кабинету.

– Что случилось? – спросил он с типичным для него равнодушием.

– Что это за люди в подсобке? – спросила я.

– Ах, да, они пришли на кремацию при свидетелях. В часовне для всех не хватит места, поэтому я разрешил им занять и подсобку тоже.

– Но… Но я ведь не знала, что придут родственники, – пробормотала я, до ужаса напуганная тем, что в мое пространство собираются вторгнуться.

– Черт, я думал, что Крис тебе сказал. Не переживай.

Майка события дня никак не беспокоили. Возможно, он мог осуществить кремацию при свидетелях с одной рукой, завязанной за спиной, но для меня это дело казалось неописуемо пугающим. При такой кремации нужно соблюдать определенную очередность: сначала семья прощается с усопшим в часовне, потом тело на каталке привозят в крематорий, а затем начинается процесс кремации, при котором присутствует вся семья. Вся семья присутствует в крематории. Вероятность совершения мной ошибки была не меньше, чем при транспортировке ядерных отходов.