За время своего рассказа Арсений комлевую часть заготовок, метра по полтора-два, стесал с одного бока почти до половины толщины жердины, но сантиметров за сорок до комля она постепенно приобретала прежнюю толщину. Сейчас же эту заготовку, в этом самом утончённом месте, как понял Серёга, надо было загнуть. Так они и сделали: короткий конец сунув между двух близко растущих ёлок, а длинный рычаг закрепив вбитым в землю колом. После этого Арсений спрятал свой топорик, попрощался и отправился в свою избушку.

Лошадь надо было вести в поводу. Шла она медленно, вдумчиво переставляя ноги, словно осматривала землю своими близорукими, если можно так сказать, глазами, перед тем, как поставить на неё копыто. Возможно, в прошлом она была вороной, но сейчас её масть

определить было весьма проблематично: серые, рыжие, красно-коричневые пятна покрывали всю её шкуру, не подчиняясь никакому порядку. Мало того, при изменении цвета менялась и длина волос. Грива её вдоль шеи была коротко подстрижена, а со лба, между ушей свешивалась совершенно седая, но довольно кокетливая чёлка. Худые ноги с тяжелыми узлами суставов, тощие рёбра с натянутой на них шкурой неопределённого цвета, постоянно стрекочущие уши, размеренно болтающийся хвост, – без грустной улыбки смотреть на это было невозможно. Она понимала, что в жизни что-то не так, понимала, что нужно что-то изменить, словно «запанковавшаяся» старушка, пытающаяся поменять свой имидж. Но что и как делать, она, конечно, не знает, а скорее всего, просто уже не может. Культурка. Услышав своё имя, она виновато поворачивала голову, на мгновение перестав стричь ушами, хлопала своими изъеденными гнусом веками и кивала головой, дескать: «Да, я – Культурка, чего хочешь, человек?» Сергей несколько раз повторил её имя, гладя морду и пытаясь уложить как бы мелированную чёлку:

– Культу-у-у-рка, Культурка, а почему Культурка?

Арсений покосился на Лизу, та недалеко возилась с узлами, и, понизив голос, проговорил:

– Пукает она часто… – Серёгин воспринял это как шутку, но Арсений совершенно серьезно добавил: – Это после болезни у неё. Егорка её Ласточкой хотел назвать, а как поедем куда – мужики ржут, неудобно как-то в общественном-то месте, вот и привязалось к ней это имя. А я что? Я без претензий. Пусть веселятся.

Но кобыла стояла смирно, сонно жуя подножный корм, и ничем байку своего хозяина не подтверждала. Началось всё, когда они тронулись в путь. Происходило это так часто, что через полчаса ходьбы стало обычным, каким-то привычным и даже необходимым звуком. И когда хотя бы два-три шага слышалась только поступь некованых копыт без характерного звука, Сергей, а он шёл замыкающим, начинал пересчитывать мешки и узлы, а Лиза оглядывалась – не случилось ли чего.

В путь тронулись, как только обсохла роса. А с утра Арсений доделал волокуши. Две заготовки, которые они загнули вчера, за ночь почти высохли и держали приданную им форму. Они стали оглоблями, а их загнутые концы, едва коснувшись земли, снова приподнимались, становясь как бы полозьями маленьких санок, в этом месте и располагалась вся поклажа. Без единого гвоздя Арсений установил между этими полозьями распорки, потом из тонкого черемошника появилось что – то вроде решётки, на которую и увязали все тюки и мешки. Предполагалось даже одно посадочное место, на одном из мешков.

– Если кто устанет шибко, – проговорил Арсений и хлопнул ладонью по пыльному мешку.

Он попрощался и отправился по своим делам.

Подобные конструкции Серёгин видел в деревнях, но не в действии, в их предназначении он не сомневался, считая, что это маленькие саночки. Почему такие маленькие? Ну, наверное, для маленькой лошадки… А оказалось – вон как! Лошадка вполне обычная, просто тащить эти саночки – их Арсений называл «волокушами» – надо было не по снегу. Преимущества перед колёсами, а они были бесспорными, Сергей уже заметил. Во-первых – простота и быстрота изготовления; во-вторых – бесшумность передвижения: волокуши не трясло и ничего в них не скрипело, как иногда бывает при эксплуатации телег; а в-третьих – это, пожалуй, самое главное достоинство – чудо-повозка с лёгкостью преодолевала бездорожье. Серёгин шёл позади, видел и удивлялся, как преодолевались заболоченные участки; там, где он проваливался чуть ли не по колено, саночки тонули, ну, сантиметров на пять-десять. По колеям и косогорам, где, по его мнению, перевернулся бы любой УАЗик, их повозка проходила, лишь слегка замедлив ход. Полозья, широко расставленные в стороны, словно цеплялись за землю в нужное время, в то же время они легко скользили и по траве, и по пыльной дороге. Деревья, упавшие через тропу, тоже не представляли для них препятствия, если, конечно, лошадь могла перешагнуть лежащий на их пути ствол. Лишь один раз Лиза просмотрела пенёк, и пришлось Культурку спятить на пару шагов назад. Пень этот был сантиметров семьдесят и поэтому не прошёл под волокушами. Будь он ну хоть чуточку короче, его бы даже и не заметили.