– Ты что, его узнала?

– Лица не видно, Стась, но очень, очень похож. Телосложение, рост, куртка эта и его пижонский шарф. Помнишь, ты мне сама рассказывала, что Архипов очень любит... любил такие аксессуары, чтобы подчеркнуть свою богемность...

Ну да, любил, и печатку эту с агатом, и крестик антикварный... Бедный Архипов!

– Как он утонул? Пьяный, что ли, был?

– Судя по всему, он умер насильственной смертью, – уже шепотом произнесла Флоранс.

Я таращилась на нее как баран на новые ворота, пытаясь переварить информацию.

– Как это?!

– Вряд ли он сам разбил себе череп чем-то тяжелым, а потом утопился, привязав к ноге камень. Если уж Архипов и решил свести счеты с жизнью, то мог бы выбрать менее хлопотный способ, – сказала Флоранс, а потом, увидев мое лицо, накапала еще валерьянки. – А ну выпей, ты совсем белая!

– Отстань от меня со своей валерьянкой! Не могу поверить. Архипов убит? Ты уверена?

– Стась, в газете написано, ему разбили голову и лицо...

– О Господи! – простонала я, закрывая лицо руками. – Ну почему, почему?..

Флоранс всхлипнула, неловко обняла меня, пытаясь утешить. Добрая моя подруга.

– Не могу поверить. Убили, а потом бросили в реку... Фло, это все Камилла, я уверена! Та девка, которую он рисовал. Надо срочно ехать в милицию! Нет, лучше позвонить. Дай мне телефон... Погоди, сначала позвоню Ромке, он должен быть в курсе. О нет, а как же его родители?!

Представив, в каком состоянии сейчас пожилые родители Архипова, я не выдержала и разревелась. Он был у них единственным поздним ребенком, драгоценным сыночком, над которым они тряслись как над сокровищем. А как я скажу Шурке?

Только через полчаса я сумела прийти в себя настолько, чтобы позвонить Ромке без рыданий и истерических всхлипываний. Но трубку он не взял. Включился автоответчик, на который я наговорила просьбу немедленно со мной связаться. Потом с внутренним содроганием набрала номер стариков, но и там работал автоответчик.

Что делать?

Флоранс смотрела на меня полными слез глазами, явно придумывая, чем она может помочь. А чем тут поможешь?

– Давай кофе выпьем, – предложила я. – Только сварим нормальный...

Подруга поспешила к плите, а я тем временем снова набрала номер Ромки. Как ни странно, он ответил. Усталым, равнодушным голосом, почти без эмоций, так что я даже не сразу поняла, кто говорит.

– Привет, Стась. Ты уже в курсе?

– Да, моя подруга прочитала в газете...

– Извини, я сейчас не могу говорить. Давай попозже созвонимся.

– Ром, пожалуйста, удели мне две минуты! – взмолилась я. – Мне почти ничего не известно. Как это произошло? Его и правда убили? Ты был в милиции? Как родители?

– Не знаю я, кто, как и почему! – отозвался он тоскливо. – Мне сообщил его отец, вчера вечером им позвонили из милиции. Сопоставили описание его одежды и этих, как их там... аксессуаров с тем, что мы указывали в заявлении на розыск. Мать в больнице. Предынфарктное состояние. Отец еле держится, пьет успокоительное. Я сейчас с ними...

– Господи... Я могу чем-то помочь?

– Сиди дома, не беспокойся. Я позвоню тебе, как только появится что-то конкретное. А Шурка как?

– Еще не знает, – сказала я, чувствуя, как неприятно ноет сердце. Ума не приложу, как я буду объясняться с ребенком.

– Ладно, держись. До связи.

И он отключился, не дожидаясь моего ответа. Флоранс поставила передо мной чашку дымящегося кофе. И в эту минуту зазвонил телефон.

– Могу я услышать Станиславу Подгорную? – спросил меня официальный женский голос.

Наверное, из милиции звонят или из прокуратуры, подумала я. От таких вот голосов меня мороз по коже пробирает: не люблю я общаться со всяческими официальными лицами, они меня вгоняют в глубокую тоску.