Когда мне было 10, мои родители разъехались, и последовавший за этим развод ухудшил положение еще больше. Я тогда не мыслил экономическими категориями. Я был слишком растерян из-за того, что теперь мои родители не вместе. Я считал, что это поворотный момент в моей жизни, и так оно и было какое-то время. Период с 10 до 14 лет был мрачным: я питался бесплатными обедами; одежда была затасканной; и я был участником или наблюдателем потасовок на автобусной остановке по крайней мере раз в неделю. Я общался только с детьми, чьи родители были действительно бедными, вроде матери Дэвида, у которой был сожитель и премиальный пакет кабельного телевидения. Одна из причин, по которой я понимал, что мы не на дне социально-экономической иерархии, состояла в том, что у нас было базовое кабельное (у всех по-настоящему бедных детей были HBO, Showtime и Cinemax, и это явление я никогда не мог понять). Дэвид, мой единственный друг по соседству, обокрал нас, и это было во всех смыслах парадоксальное явление: во-первых, он не убил нас ножами, которые положил на кухонной стойке, и, во-вторых, оставив их там, он ушел рыться в вещах матери в подвале, тем самым напугав ее до ужаса, что и послужило причиной нашего переезда. Я всегда испытывал к нему некую извращенную благодарность. В течение пары недель мой дед дал моей матери деньги на первый взнос, и в шестнадцать я переехал в нашу собственную квартиру – впервые с того момента, как мне было два года. Эту квартиру также можно считать особняком. Моя мать была так счастлива. Я был заворожен тем, что теперь я был в чистой, ухоженной среде жилого комплекса в городе в двадцати минутах от места, где я вырос. То, что вокруг было больше растрескавшегося асфальта, чем травы, и то, что в нашей квартире были едва ли не картонные стены, было не так важно, как то, что ей владела мать.

Моя жизнь начала улучшаться за пару лет до ограбления. У меня был двоюродный брат, ходивший в небольшую частную школу в паре городов от меня, и дед решил, что я не уступаю ему в уме и должен попробовать туда поступить. Он был уверен, что я получу бюджетное место, если это сделаю. К счастью, он оказался прав. Моя жизнь начала улучшаться: лучшие учителя, аудитории, занятия, еда. В то время как другим детям было в тягость носить школьную форму – цвета хаки, темно-синий пиджак и белая или голубая рубашка с галстуком, – мне она нравилась: никто не мог узнать, кто был беден, а кто нет.

В обучении я стал преуспевать. Я также перестал переживать из-за денег: мои одноклассники в Академии Уилбрэма и Монсона все были богаче меня, но я мог выделиться на занятиях и в бассейне. После академии я прошел в Тринити на бюджет и затем в Университет Чикаго. Мой дедушка время от времени не мог оплачивать мое образование. Почтальон на пенсии, у которого был дом площадью в 83 квадратных метра, был из того поколения, которое умело хранить деньги и тратить их только на то, что нужно. Я тогда не мог знать, что он был единственным человеком, которого я знал, живущим выше тонкой зеленой линии.

В 23 года я переехал в Нью-Йорк, но, в отличие от большинства моих друзей, мне никто не оказывал поддержки – я мог рассчитывать только на себя. Так что у меня никогда не было выбора не работать, даже когда мне не нравилась работа. Я просто пытался хорошо делать то, что делал, и постепенно я пришел к работе журналиста: новостные рассылки, телеграфное агентство, ежедневные и еженедельные газеты, глянцевые журналы и, наконец, The New York Times. Мне нравилась моя жизнь. Пока росла моя зарплата с каждой новой работой, я откладывал деньги и никогда не тратил больше, чем мог себе позволить. Никогда. В моей голове всегда присутствовал счетчик трат по кредитной карте, и я никогда не переносил платежи по счетам на следующий месяц. Если неожиданно возникала необходимость что-то оплатить, я скорее предпочитал обойтись без чего-то несущественного, даже если при этом приходилось вообще не тратиться до следующего месяца. Я не был скупым. Я ездил в отпуск в замечательные места, о которых даже не мечтал в детстве, – Мехико, Испания, даже в Херст-касл. Я часто ходил на свидания, иногда даже успешно. В 2004 году я повстречал женщину, на которой позднее женился. Она работала агентом по найму тогда и продолжает заниматься этим по сей день. Ее детство в пригороде Атланты прошло куда лучше моего – отец-стоматолог, мать из госслужащих, младший брат, собаки, летний домик у озера, – хотя она и не была богата. Она гораздо меньше переживала из-за сбережений, трат и расставаний с деньгами, чем я. Она зарабатывала больше меня, но поскольку я не находил удовольствия в покупке вещей, мы никогда не ссорились из-за денег. Через три года после нашего знакомства – и примерно через 25 лет после развода моих родителей – мы поженились. Я был счастлив, профессионально реализовывался, и мне хватало денег. Мы зарабатывали достаточно денег, чтобы позволить себе безбедную жизнь, и мы жили по средствам – или так мы думали.