– Это потому, что они преступники, а я – нет. По крайней мере для вас и для закона – нет. Ваше дело верить мне или не верить. Но поверить придется, потому что я намерен доказать вам свою правоту. Обратитесь за консультацией в диверсионное управление ГРУ. Там вам объяснят все наглядно, хотя, думаю, и без примеров, которые способны были бы вас впечатлить, и сообщат мою деловую репутацию. Тогда вы поймете, что я вам не по зубам… Вместо противостояния я предлагаю вам, как уже сказал, сотрудничество, чтобы совместными усилиями найти настоящих преступников…

Я не хвастался. Я искал наиболее скромные аргументы, способные убедить следака. Не рассказывать же ему эпизоды из своей биографии, как, например, я командовал группой, которая по своему усмотрению сменила короля в одном африканском королевстве. А это, может быть, еще достаточно незначительная характеристика. Но убедить его как-то надо…

– Хотя бы тот факт, что я сумел найти номер вашего мобильника, вам уже многое может сказать. И знаю также ваш домашний номер и ваш адрес, то есть все данные, которые закрыты для простых смертных… Я не простой уголовник, я вообще не уголовник, я прекрасно подготовленный за счет государства диверсант, подполковник спецназа ГРУ… Государство умеет готовить высококлассных специалистов и здесь не бросает деньги на ветер. Хотя бы в нашей сфере деятельности, уверяю вас, высококлассные специалисты не вымерли с развалом СССР…

Он помолчал. Долго молчал. Осмысливал. Характеристику на меня, думаю, они уже запросили. И Максим Юрьевич, старший следователь областной прокуратуры по особо важным делам, человек, несомненно, вдумчивый и не глупый, понял уже, что с таким подозреваемым лучше дружить. Но дружить ему запрещает долг следака и внутренняя гордость человека, которого, так ему, наверное, кажется, обманули. Внутри что-то артачится, на дыбы встает… Но он решится. У него нет выбора, и он это понимает…

– Говорите… Ничего обещать не могу, могу только выслушать вас и ваши предложения…

МАКСИМ ЮРЬЕВИЧ ШТОРМ,

старший следователь по особо важным делам

Я приехал домой уже в половине второго ночи, со слипающимися от усталости глазами, звонить в дверь, естественно, сразу не стал, хотя знал, что у нас что-то не в порядке с дверным замком. Тем не менее замок усилиям поддался легко – даже когда глаза почти не видели, что я делаю, за что я остался ему благодарен. И я благополучно вошел в темную прихожую. Люся, жена, уже, слава богу, спала и, похоже, не ждала меня сегодня. И хорошо, не надо в очередной раз оправдываться… Тем более что сегодня оправдываться, когда ни в чем не виноват, особенно неприятно. Задержался я вовсе не у Светланки, как она, наверное, опять думает, а только потому, что опрашивал в госпитале тех трех олухов, что упустили подозреваемого. Прямо в ординаторской опрашивал, презрев мнение врача о необходимости отдыха для побитых и подбитых караульных…

Естественно, задержался надолго… И в госпитале не стремился соблюдать тишину и оберегать покой больничных палат. А вот дома ступал тихо, как качественный вор. На кухню не заглядывал, хотя сегодня обедать мне было некогда. И даже чай пить не стал вопреки своей старой привычке перед сном выпивать чашку слабенького чая. Раздевшись в большой комнате, чтобы не греметь рядом с кроватью пряжкой ремня, прошел в спальню и молча, аккуратно лег, стараясь не разбудить Люсю, если она спала… Хотя скорее всего она не спала, а просто к стене отвернулась, не желая разговаривать и постепенно нагреваясь, чтобы к утру закипеть, как самовар. Такое у нас порой бывает… Разговаривать она точно захочет только завтра, когда я уже буду опаздывать на службу… Никак не раньше, потому что раньше она будет только закипать… С одной стороны, это хорошо, потому что я слишком устал. С другой, не слишком хорошо, потому что опаздывать на службу я не люблю в силу любви к аккуратности.