«Да еще двадцать долларов получил!»

Нащупал в кармане банкноту, и у меня вдруг появилось чувство праздника. Зайдя в первый попавшийся по дороге бар, я заказал себе двойную порцию яблочного пирога и стакан фруктовой воды, но только успел прожевать первый кусок пирога, как почувствовал легкое беспокойство: что-то не так. Не как обычно. И вдруг понял: впервые за эти месяцы я сделал заказ без подсчитывания денег в уме. Это было приятное чувство. Именно оно окончательно оттеснило в сторону остававшиеся сомнения, и я стал смотреть сквозь стекло витрины на гуляющий народ, спокойно и бездумно, как было когда-то в другом времени. Услышав через открытую настежь дверь заливистый девичий смех, я развернулся к дверному проему, но никого не обнаружив, повернулся к большому стеклянному окну, рядом с которым стоял мой столик, и увидел идущих по улице двух симпатичных молоденьких девушек. Одна из них что-то сказала подруге, после чего они снова зашлись таким веселым и заразительным смехом, что я невольно улыбнулся в ответ. Девушки давно ушли, а все сидел и улыбался неизвестно чему. Потом я гулял до тех пор, пока не наступили сумерки. Центральные улицы прямо купались в разноцветном море света. Яркие буквы расхваливали содовую, конфеты, жевательную резинку «Ригли» и газировку «Уайт Рок», различные марки сигарет, автомобильные шины и зубные щетки. Рекламные плакаты, обрамленные цветными лампочками, висели на всех зданиях, иногда нависали над головами пешеходов. Среди светящейся рекламы встречались названия кинозалов, и тогда рядом с ними можно было увидеть подсвеченные афиши с именами кинозвезд, таких как Дуглас Фэрбэнкс и Мэри Пикфорд.

«Это моя жизнь, и надо прожить ее так, чтобы не было потом мучительно больно за то, что когда-то упустил свой шанс. Хм! Почти как Макс Горький!»

Когда почувствовал, что устал, я снял себе номер в третьеразрядной гостинице. Несмотря на то что уснул почти сразу, ночь не принесла мне отдыха. Тревоги, сомнения, страхи, все то, что сидело в глубине меня, вылезло наружу. Несколько раз я просыпался, вытирая липкий пот со лба, потом шел пить воду. Окончательно проснулся рано утром. Сон, навеянный душевными муками, вместо того чтобы раствориться в рассветных сумерках, остался. Встал с кровати. Подойдя к окну, стал смотреть, сквозь моросящий дождь на пустую улицу, пытаясь выкинуть его из головы, но рвущая сердце картинка продолжала стоять у меня перед глазами. Отец с матерью стоят на пороге открытой двери нашей квартиры. Рвусь к ним, но что-то меня не пускает, а уже в следующее мгновение понимаю, это их взгляды. Они откуда-то знают, кем стал их сын. Взгляд отца суров и презрителен. Мама, стоящая рядом с ним, смотрит на меня с мольбой и страданием. Неожиданно дверь закрывается, и я остаюсь один. Бью по ней кулаками изо всех сил, но удары гасятся, словно попадают в мягкую подушку. Тогда я начинаю кричать. Я не виноват! Меня выбросили из моего времени, из моей жизни! Папа, мама! Я не хотел этого!

– Я не хотел этого!

Крик, вырвавшийся у меня из груди, привел меня в чувство. Подойдя к рукомойнику, плеснул в лицо несколько горстей воды. Холодная вода, охладив разгоряченное лицо, успокоила возбужденный разум.

«Все! Хватит эмоций! Виноват – не виноват. Ты здесь, и ты выбрал свой путь!»

Несмотря на категоричность обещания, данного самому себе, я понимал, что ночные кошмары посетят меня еще не раз.

Мой рабочий день начинался с влажной уборки бара. Затем, уже в течение дня, подметал помещение, протирал столы, выносил и чистил плевательницы и пепельницы. В остальное время топил плиту, таскал уголь в мешках, сгружал с машин ящики, коробки, ходил на рынок, а когда было много посетителей, нарезал хлеб, овощи и мясо, из которых Сэмми готовил сандвичи. Спустя полтора месяца, помимо основной работы, меня стали посылать с поручениями и записками. Иногда часами приходилось мотаться по городу, от одного адресата к другому. Где мне только ни приходилось бывать. В борделях, в подпольных кабачках, где двери открывались по паролю или на условный стук, в игорных залах, расположенных в задних комнатах овощных и бакалейных лавок, в подвалах, где сидели ростовщики и подпольные букмекеры. Нередко у подобных заведений вместо громилы-охранника прохаживались копы в синих мундирах, с бляхами на груди, крутя в руках дубинку. Они, как и многие другие люди, начиная от мэра Чикаго Билла Томпсона и кончая мелким чиновником из городского управления, хотели иметь свой кусочек сладкого пирога.