– Боря, я рад, что ты приехал, надо добить все вопросы. Все, что я обещал, сделано.

– Что сделано? – Жмужкин прищурил утонувший в щеке глаз на сплющенном с одного боку лице.

– Может, сядем? Не стоя же разговаривать…

– Садись, бога ради, кто мешает? А я тут, у печки… Чаю хочешь?

– Хочу! Я не могу разговаривать, когда ты к печи прилип и глаза зажмурил!

– Какие мы капризные! Я у вас в Москве, похоже, уже бронхит схватил, пока добрался. Что за город?! Теперь буду лечиться до лета, – Жмужкин, не отпуская печь, отлепил от нее щеку. – Так что ты приехал?

– Ударить по рукам по основным условиям холдинга, Боря.

– Какого холдинга, еще ничего не сделано.

– Не капризничай. Я купил госдолю Самбальского, а на вторую четверть Самбальского и на Листвянку подписал предварительные договора покупки.

– Предварительные… – с горестной гримасой вздохнул Жмужкин. – Я же говорю, все по-прежнему вилами по воде. Зачем ты меня вытащил в этот холод?

– Боря, я ничего окончательного не подпишу, пока не подписаны все – повторяю, все – документы по холдингу. А реально сделано действительно все, включая главное: Александров входит в холдинг на наших условиях и открывает кредит на весь проект. Двадцать пять процентов акций на пять лет его устраивает. Все сделано, Боря!

– Допустим…

– Давай теперь между собой окончательно разберемся. Я плачу тебе двести, как договорились. Хотел за них по двадцать пять в каждом из комбинатов, но ты поставил в договорах двадцать. Черт с тобой. Остальные восемьдесят ты вносишь в холдинг, и уже второй месяц ноешь на тему, как их оценить. По этому поводу можно препираться до бесконечности, слать мне таблицы и занимать себя иной бессмысленной работой. Александров получает двадцать пять от холдинга, это устраивает и его, и тебя, и меня. Все понимают, что у него должен быть блокирующий пакет.

– Опять двадцать пять! – воскликнул Жмужкин. – Сколько можно повторять одно и то же!

– Боря, я внес своих активов на триста и купил у тебя на двести, итого пятьсот. Плюс Листвянка, половина Самбальского. Плюс договорился, что старик-основатель за десятку внесет свою половину Самбальского в холдинг. Итого у меня шестьсот двадцать, у тебя шестьсот. Ты может считать, что у тебя все еще семьсот. Предлагаю считать, что мы, как минимум, уравнялись.

– Еще скажи, что у тебя больше, – продолжая обнимать печь, ехидно произнес Жмужкин.

– Боря, мы с Нового года одно и то же пересчитываем. Хочешь все по десятому кругу запустить? О чем мы спорим? Не уравнялись? Хорошо, я не жлоб. У тебя сорок три, у меня – тридцать два, и на этом ставим точку. Даже пополам, по тридцать семь с половиной делить не требую, заметь.

– На сорок пять я согласен.

– Боря! Сорока пяти тут близко не было. Это ты в самолете, пока летел, решил себе еще чуток отхомячить?

Жмужкин почти вприпрыжку добежал от печки до стола, сел, схватил ручку и припал к бумагам, так что стало не видно глаз.

– Мы же Александрову долю отдаем, так? За сколько?

– За четыреста, Боря! Сколько раз можно спрашивать. Я договорился, что он даст еще сотку. Доли в сорок три и тридцать два я тебе предлагаю при условии, что эта последняя сотка – долг холдинга. Не мой долг, а холдинга. Он заемщик!!! – Платон уже чуть ли не кричал. От раздражения, что Боря делает вид, что не понимает. – Последнюю сотку Александрова вешаем долгом не на меня, а на холдинг!

– Так он за четыреста получает, – Жмужкин перестал водить карандашом по бумаге, вытащил калькулятор, – активов на шестьсот. А вы с ним сто лимонов на холдинг зафигачить хотите, чтобы я уже никогда не увидел дивидендов?