– Костя! Ты что замолк? Все же складывается!

– Похоже, что складывается…

– Значит, работаем! Как будут новости, отзвонюсь.

Уже через три дня Платон подписал предварительный договор покупки Листвянки. Он сам удивился, когда Чернявин проявил инициативу – попросил о встрече, пришел и тут же с порога заявил: «Вы все равно меня удушите на деньги Александрова, я знаю». Интересно, откуда он знает про Александрова? Хотя на свете секретов не бывает.

Все в конце концов всплывает. Про всех. Даже про Александрова. Скляр вспомнил, как тот на секунду оцепенел, когда на Гарде он пробросил про доносы в сортирах… Вспомнил и тут же выкинул из головы. Каждый принимает решения сам, и каждый потом сам платит по своим счетам. Если их предъявляют и платить все же приходится. На человеческие отношения эти мелочи не влияют. Скляр был в этом уверен и тогда, и два года спустя, приняв свое решение: его собственный холдинг должен развиваться, а банк Александрова не должен больше путаться под ногами. Но в тот день, когда к нему в кабинет вошел Чернявин, Скляр о судьбе банка Александрова еще не думал.

Этого мелкого Скляр, конечно, быстренько опустил в цене: тот заикнулся было о шестидесяти, но по глазам было видно, что хочет пятьдесят. Платон сказал «сорок – и по рукам». Дал понять, что за последнюю десятку можно и повоевать. А после войны… одни руины, как известно… Война, конечно, тоже штука недешевая, но с бюджетом в три единички он так прижмет Чернявина, что тому мало не покажется. Сказал и сам испугался: Чернявин стал сизым, и Скляр подумал – не обгадил бы его кабинет, не дай бог. «Не будем, воевать, правильно? – почти ласково спросил он. – Деньги на ветер пускать, коррупционеров кормить… Зачем?»

Все-таки Скляр чуял в этой договоренности подвох. Стояло еще что-то в глазах у Чернявина, кроме страха. Но думать об этом некогда, надо браться за Зайца, пока все удачно складывается. И немедленно после этого дожимать Жмужкина.

Позвонила Вика с вопросом, когда он собирается домой. Платон любил Вику, но не любил вопрос «когда», тем более что домой он не собирался. В графике у него стоял ужин, на который был приглашен собственник крупного английского частного инвестицонного фонда. Платон расчитывал затащить англичанина в головную компанию своей группы, в «Квантум», в которой лес, даже с холдингом, был лишь частью, причем далеко не главной, а ядро составляли машиностроение и металл. Пустое дело – уговаривать институциональных инвесторов, замордованных процедурами, регуляциями и службами контроля, вложиться в российский бизнес. А вот частный фонд, где решение принимает одно лицо… Расчеты и регламенты человеческий опыт, его оценку рисков, его чутье не заменят.

Англичанин уже месяца три копался в «Квантуме». Опять за ужином станет рассказывать, какой «Квантум» непрозрачный, как не раскрыт потенциал его активов… Предложить ему, что ли – пусть плюнет на свой фонд, который уже все равно наверняка ему обрыдл, и поработает пару лет у Скляра. Пусть перекраивает, перестраивает все, что его душе угодно. «Могу же я для собственного покоя купить себе манагера за три-четыре миллиона в год», – повторял он про себя, направляясь наверх, в обеденный зал.

За ужином с видом на реку, на подсвеченные Белый дом и «Украину», англичанин сказал, что инвестировать в группу Скляра он действительно не готов. Слишком всего много, слишком все разнородно. На предложение перейти к Скляру работать – засмеялся, сказав, что может порекомендовать сына: талантлив, восемь лет опыта работы в инвестиционном банке, учит русский. Для сына неплохо было бы вырваться из рутины, поработать в группе, где решение тоже принимает одно лицо. Скляр ответил, что «Квантум» – не тренировочная площадка для молодняка, но отчего же не посмотреть парня. Англичанин никак не выразил своего отношения к тому, что его сын был ненамного моложе самого Скляра. Вместо этого пригласил Платона в свое поместье в Шотландии, сказав, что сейчас самый сезон охоты на оленей. Скляр заявил, что к охоте равнодушен, и завел разговор о прогнозах цен на металл. Домой приехал к полуночи.