– И желание вспороть тебе глотку, болтливый ты ублюдок! – рыкнула я.

– Уже лучше. – я буквально услышала, как он улыбнулся.

Я кричу от боли, которая кажется неописуемой и непонятной, словно невидимые тиски сжимают каждую мою клетку до минимальных, почти невидимых размеров. Крик вырывается из меня громко и долго, словно я пытаюсь выпустить всю накопившуюся боль наружу. В конце концов, я достигаю предела, издавая самый настоящий вопль, на который только способна. Этот крик, полный отчаяния и боли, становится моим освобождением, и я чувствую, как что-то внутри меня ломается, уступая место облегчению и покою.

– Ух, это было громко. – комментировал Дженкинс, пока я лежала на полу и корчилась от постепенно утихающей боли. – Знаешь, ты по ощущениям сейчас пережила сжигание заживо.

– Что?

– Посмотри на меня, Джессика.

Я подняла взгляд, встретившись с его бледно-голубыми глазами. Он несколько секунд оглядывал меня. А я его. Изображение, передаваемое глазами к мозгу как-то изменилось. Словно резкость и контраст выкрутили на максимум. Замечаю любое малейшее движение в этом зале. Даже вижу, как в некоторых местах сквозняк гоняет пыль.

– Превосходно. Вытянутый зрачок на ярко-зелёных глазах. Замечательно. Как я уже говорил, ты далеко пойдёшь. – эти слова доходили до меня словно сквозь толщу воды, глухо и отдалённо.

Как же удобно, наверное, выключать меня, когда вздумается, словно игрушку на батарейках. В этом зале нет часов, словно время здесь не имеет никакого значения. И это понемногу начинает сводить меня с ума. Но всё же есть хотя бы одна ниточка, связывающая нас с миром снаружи – стеклянный люк в потолке, который позволяет определить хотя бы время суток.

Придя в себя, я поспешила оглядеть своё тело на предмет новых повреждений. На левой руке с внутренней стороны запястья я обнаружила выведенные чёрными чернилами цифры – три, шесть, шесть. Помимо этого, на теле не осталось и следа от недавних повреждений. Никаких следов от уколов, боли от ранения осколком и, самое главное, головной боли.

Подняв глаза, я заметила значительные изменения. Вокруг возвышенности появилось много различного оборудования. Большинство представляют собой панели с экранами в центрах и огромным количеством разнообразных кнопок. У одной из панелей копошится Дженкинс. Но изменилось не только это. Моё зрение изменилось, словно кто-то выкрутил детализацию и резкость на максимум. Это невероятно…

Механизм издал щелчок, после которого стекло, отделяющее меня от внешнего зала, опять стало подниматься. В камеру стал поступать запах бетона, сырости и ещё много разных запахов, которые смешивались между собой, создавая неописуемый аромат. Кажется, до этого момента все мои чувства были словно отключены. Только сейчас я почувствовала жизнь.

И после моих слов о том, я хочу вспороть ему глотку, он так просто позволит мне выйти?

– Вы так просто выпустите меня? – спросила я, покидая камеру и направляясь к нему.

– А почему нет?

Я не стала ничего говорить. Покинув свою камеру, я смотрела на него. Он проделал какую-то команду в виде комбинации кнопок, после которой по краям возвышенности стало подниматься стеклянное ограждение. Всё это напоминало огромную пробирку с уроков химии. На дне открылся люк размером с теннисный мяч, из которого начала подниматься вода. При этом она какого-то странного зеленоватого цвета. По помещению начал разноситься речной запах.

– Что это?

– Мне необходимо проверить твой объем легких. – он окинул меня взглядом, после чего продолжил настраивать что-то на панели. – Приготовься к погружению.