За КПП людское движение практически замирает, и деловитое гудение улья, сначала кажущееся вездесущим, затухает, становится фоновым, коварно убаюкивающим, вечным сумеркам подземелий подстать. Но в центральном улье всегда светло и нет место тени. Искусственное освещение здесь не глушится даже в условно ночные часы, словно корректоры, опутавшие щупальцами поглощаемый мир, боялись темноты. Ха! Уж кому бы!

В центральном улье я должен пребывать сутки через двое. Считалось, что ложа оказала мне высокое доверие, допустив до охраны такого объекта! Кое-кто на периферии мне даже завидовал. Я же тяготился назначением, в душе называя его продолжением временного карантина. В провинции ей-богу дышалось много легче.

Первые часы смены по графику условно ночные, тихие и спокойные, хоть звезды считай, но где ж тут их разглядеть? Над головой метров триста грунта и гранитобетона, известного как «хренпробьешь». Такие же улья рыли на естественном спутнике планеты, хотя после удара и последнему идиоту стало понятно: и под землей, увы, не скрыться. Но на Терре-2-0-16 сооружения апокалипсиса вполне сгодились, а после восстановления климата над ними выросли города, о чем, впрочем, местная история умалчивает. Темная тетка, словом, вечно что-то недоговаривает. Да и с чего бы, коль не абы кто ее танцует, а победители.

В раздевалке почти никого, у соседнего шкафчика обтирается махровым полотенцем здоровячок из другой смены, бицепсом с татуированной пентаграммой играет. Оборотень, ясен день, других к охранной службе не подпускают. Увидел меня, кивнул приветливо, белье несвежее в сторону вежливо ножкой сдвинул, место освобождая. Помнит, цербер, что старших следует уважать. Ему ж, когда он только в охранение попал, мне вколачивать и пришлось: и культуру поведения, и корпоративную этику. В прошлой жизни этот тип был торпедой[12] в уличной банде, так что других методов воспитания не воспринимал. Кость лобовая толстая, к педагогике бронебойная.

– Какие новости? – спрашиваю, сбрасывая гражданское в шкафчик.

– Лорд-председатель выписал дамочку!

Здоровячок хищно глазами блещет, чистый волк, всем видом альфа-натуру демонстрирует. Мне становится скучно. Избитый приемчик, вам доложу, практически в каждой мужской компании неоднократно использованный, оскомину набивший, но по умолчанию из показной солидарности не порицаемый. Девицам справным в мужской компании не только тосты посвящаются.

– Да ладно, – тяну гласные с сомнением. Лорд нашей ложи не делил ложе ни с кем, и об этом, думалось, знали все окружающие.

– Там такая фифка! – восклицает оборотень, едва не облизываясь. – Любого лорда взволнует! Клянусь! Сам видел. Ух!

– У тебя все, что в юбке, «ух», – ухмыляюсь все еще недоверчиво. – Где ты ее узреть мог?

Оборотень обижается. Врать, говорит, мне незачем, не девица, мол, чтобы впечатление оказывать, а узрел фифу вместе с главным – они на объекте сейчас. Он ей экскурсию устроил, водит по улью, похваляется.

Тут мне впору удивиться вполне искренне: как же так, родимый, почему нашу смену в известность не поставили об инспекции руководства? Собеседник ухмыляется: доволен, нечисть, что все-таки подкинул костыля, и не скрывает даже. Как, дескать, не сообщили, если я, уважаемый, тебя в известность и ставлю?

В ответ хочется приложить ухмыляющуюся уголовную морду о шкафчик, но мебель ломать жалко, да и не причем она. Не гасится злость разрушением, только хуже становится, по себе знаю. Цепляю на анфас благодарную улыбку, но здоровячок нутром звериным настроение чует, хвостик поджимает и бочком-бочком к выходу семенит.