– Не стоит давать ему со стола, – попросила Замиля. – Ему потом плохо, к ветеринару возили уже дважды.

Альвина попробовала погладить Юрку меж ушей, но пес зарычал – нельзя гладить собаку, когда она уничтожает добычу.

– Чаще всего платить за любовь, – сказал Антон, – не важно, как – машинами, шубами, путешествиями, украшениями, просто деньгами – это благодарить за возможность любить самому. Но это уже дебри…

– Дебри, – согласился Савва и тут же провозгласил голосом магистра Йоды из «Звездных войн»:

– Я горжусь тем, мой юный падаван, что дожил до седых волос и ни разу не платил за любовь!

И немедля ответил себе голосом Энакина Скайуокера:

– Наставник, Вы гордитесь тем, что с юных лет были жмотом?

Получилось забавно. Все вежливо, но искренне посмеялись.

– Порою даже самые ценные дары могут стать наказанием, – Антон продолжил тему «цены любви».

– Примеры! – потребовал Савва.

– При отсутствии меры и баланса, – пояснил Антон. – Даже витамины в чрезмерном количестве могут вызвать аллергию и нарушение обмена веществ.

– У меня такое было! – Альвина обрадовалась возможности поддержать разговор. – На клубнику. Переборщила в смузи.

– Любовь – великая сила и неоспоримое благо, может изрядно покалечить при неумелом пользовании, – продолжил Антон. – Вместо созидающих процессов может запустить в душе процессы разложения – при недолжной дозировке. При малейших признаках опасности стоит разбавлять любовь обычным интимом, пока не будет вновь достигнут благотворный баланс.

– У кого-то беспорядочные половые связи, а у кого-то беспорядочная половая мастурбация, – понимающе улыбнулся Савва.

– За это стоит выпить, – согласился Антон.

Разлили, выпили. Остались только пустые бутылки под столом и ни одной полной на столе. Антон отправился в погреб за благородной Бургундией. Нельзя сказать, что он хранил в доме те вина, которые принято называть великими, но энотека была подобрана со вкусом и знанием дела. Когда Антон вернулся к столу, Савва, единолично завладевший вниманием женщин, эмоционально вещал, размахивая руками и расплескивая остатки вина в бокале.

– Что бы ни говорила женщина, – вещал Савва, – она всегда ориентирована на статус мужчины, на его социально-материальные перспективы и на перспективы отношений. Никаких чистых чувств. Никакого искусства ради искусства. Нет в этом ничего плохого или хорошего. Просто женщины так понимают любовь.

– Я бы поспорила, – тихо заметила Замиля.

– А я категорически не согласна, – громко возразила Альвина, меж пальцев которой дымилась очередная сигарета.

– Вот возьмите «Синдром Татьяны Лариной»… – доказывал Савва.

– Что за новшество в психологии? – вопросила Альвина с мудрым от алкоголя лицом и попыталась закинуть ногу за ногу; вышло слабоубедительно.

– продекламировал Савва. – Та ли это любовь, что, по словам Данте и по сути, «движет солнца и светила»? Любовь, не ведающая границ, и вдруг спотыкается об условные узы брака? Улыбку вызывает. Не любовь, а какое-то женское ехидство: «Не берешь меня в жены? Так не получишь ничего!» При этом не факт, что не получат другие. Через годик-другой, когда поутихнет женская досада. По-разному видят любовь мужчины и женщины. Шучу, конечно: художественный образ глубок, замысловат, сложен. Но в быту такой «синдром» – кругом и всюду.

– Довольно оригинальное прочтение классики, – усмехнулся Антон.

– У меня вообще с языком странные отношения, – сказал Савва, доверительно склонившись к другу. – В детстве, например, я думал, что рататуй – это глагол в императиве. Когда мама говорила «Я буду готовить рататуй», я всегда слышал: «Я буду готовить. Рататуй!» и переживал, что не понимаю, как это – рататуить. А со временем я понял, что рататуй, не рататуй – все равно получишь лечо. Наверное поэтому и стал вначале поваром, а потом ресторатором.