– Почему он пытался убить себя? – спросил Ласситер.

– Может быть, не выдержал угрызений совести, – устало ответил Риордан.

– Интересно…

– Сделайте одолжение, – прервал его Риордан, – не интересуйтесь. И вообще ничего не предпринимайте. Отойдите в сторону и позвольте мне разгребать дерьмо.

Гнев Риордана стал причиной новой вспышки боли в голове и глазах Ласситера.

– Хорошо, я отойду в сторону, – сказал он, – как только вы сообщите мне, кто убил мою сестру и…

– Джон Доу. Вонючий Джон Доу убил вашу сестру.

– Кто он? И почему это сделал?

В день похорон было почти 27 градусов по Цельсию – необычно высокая температура для ноября. Яркие, как самоцветы, листья, опадая, кружились в знойном, почти тропическом воздухе. Приближалась зима, а погода стояла почти июньская, многоцветье листвы казалось искусственным и неуместным. Те, кто приехал на похороны издалека, готовились к прохладной погоде и теперь, истекая потом, страдали в твидовых, кашемировых, шерстяных и вельветовых костюмах. Даже Ласситер чувствовал себя неуютно. Невероятная жара, мокрые лица участников похорон, кружащиеся листья – все это походило на киносъемку, идущую в неправильной последовательности и не соответствующую времени года.

Джо никак не мог стряхнуть с себя ощущение нереальности происходящего. Даже гробы напоминали театральный реквизит. Меньший из них словно специально сделали совсем крошечным, чтобы подчеркнуть всю жестокость убийства. Священник из унитарной церкви, которую Кэти начала посещать в прошлом году, походил на актера, играющего заученную роль. У него было серьезное печальное лицо, полностью соответствующее важности момента. Подчеркивая нахлынувшие на него чувства, священник театрально закатывал глаза и всплескивал руками.

Но эмоции эти были обращены не к Кэти. Священник сострадал всем – он просто утопал в сострадании, что делало его горе весьма расплывчатым. Вообще-то Ласситер претензий к нему не имел. Церковь была большая, и священник с сестрой так и не познакомились. Когда Джо по телефону договаривался о похоронной службе, священник попросил его помощи, чтобы, как он выразился, «персонифицировать церемонию». Он хотел знать, как обращались к покойной: Кэтлин или Кейт? Кэт или Кэти? Он интересовался трогательными и забавными событиями ее жизни, чтобы напомнить родным и друзьям о «живой женщине».

Но сейчас, стоя у края могилы, священник произносил скучные и, как положено, утешительные слова. Он говорил о безграничном пространстве, в котором обитают теперь Кэти и Брэндон, о бесконечности и безмерности духа. Ласситеру его речь казалась бесцветной, слова без промаха попадали на отведенные им места. Но его тетушка Лилиан, наверное, слышала что-то другое и испытывала иные чувства, поскольку то и дело прижималась к племяннику и стискивала его ладонь.

До сознания Джо вдруг дошло, что ощущение нереальности преследует его с той минуты, как он узнал о смерти Кэти. Поначалу он считал это нормальной реакцией на неожиданное несчастье – своего рода шоком. Но стоя здесь, на кладбище, он понял, что ощущение нереальности столь глубоко потому, что он, как, впрочем, и другие, много раз видел похороны в кино. И те похороны были гораздо более впечатляющими, чем обычный обряд. Сейчас Джо ждал появления крупного плана или медленного наползания камеры на поросший травой холмик с силуэтом таинственного зрителя на вершине – любовника, издалека оплакивающего смерть возлюбленной, или убийцы, наслаждающегося горем, которое он принес. Чтобы увидеть церемонию в нужном свете, Ласситеру не хватало музыкального фона или необычного ракурса камеры.