Однажды, допрашивая Вьетконговца, который оказался не очень-то и дружелюбным парнем и достаточно смелым, я умудрился выйти из себя. Этого парня на глазах у всех тех, кто присутствовал на допросе, ножом Боуи, я расчленил на мелкие кусочки, в прямом смысле этого слова, начав у его ног и закончив головой. Мне удалось разрубить даже самые толстые кости в его теле. Пока от него не осталось одной каши, я не мог остановиться. Меня никогда не пугал вид крови, а потому зверь, вырвавшийся из меня в тот момент, хотел оказать впечатление и на своих. Зачем? Затем, чтобы никто и никогда не захотел иметь со мной дело, как с врагом. Это первое. Затем, чтобы всем было ясно, на что именно я готов ради выживания. Это второе. И затем, чтобы никто больше не запрещал кочевать мне из одной роты в другую, постоянно напрашиваясь на различные задания. А это самое главное и третье.

С тех пор, я не числился в конкретной роте, а уборщики больше не носили с собой половых тряпок в камеру для допроса. Ибо после меня, там была необходима лишь лопата, выносящая останки военнопленных. Меня были только рады брать с собой на различные задания. Ближе к началу 1968 года, мне стукнуло 23. Некоторые меня уважали, некоторые испытывали отвращение, некоторые боялись, а кто-то и просто испытывал чувство надёжности рядом со мной. Я любил свой собственный народ и оказывал максимальное содействие в том, чтобы как можно больше парней вернулись на базу живыми.

Как вы уже могли понять, моим любим видом оружия были ножи. Ну, иногда я брал с собой и с пару мачете. А сочетание моего большого ножа Боуи и Кольта 1911, вообще было идеальным слиянием орудий убийств. Почему ножи? Помнится ещё в детстве, на глазах у троих своих друзей я порезал палец о стекло, мною же и выбитое. Я не помню, зачем посреди дня нам нужно было пробраться в дом той старухи, но я отчётливо помню, как нанёс себе на указательный палец левой руки скальпированную рану, когда расчищал раму окна от битого стекла. И это произвело на меня впечатление в хорошем смысле слова. Я не испугался той картины, что нарисовалась перед моими глазами.

Кожа с подушечки пальца была поднята, как крышка консервной банки. Отчётливо была видна фиолетовая вена, оголённая от кожи. И кровавый подкожный жир, который был вокруг неё. Только увидев это, мои друзья струсили. Двоих вырвало у меня на глазах. А в момент, когда из пальца хлынула кровь, третий друг упал в обморок. Никто из них так мне и не помог. Да и чёрт с ними! Я и сам, тогда неплохо справился, крепко передавив палец другой рукой.

По приезду во Вьетнам, я сразу же вспомнил об этом случае. И мне взбрела в голову мысль, что если Гуки будут находить своих соотечественников выпотрошенными, расчленёнными, или освежёванными, то тогда это окажет на них должный эффект психологического воздействия. Это сработало быстрее, чем достижение космической ракетой космоса.

Понимаете, некоторые люди рождаются с предрасположенностью к убийствам. Они мечтают о его совершении, непонятно откуда взяв это желание. И одновременно боятся его исполнения, так как это, что-то новое и запрещённое, подобно наркотику. За это могут поругать. А, когда наступает пора, отправить кого-то в мир иной, по наитию такие люди делают всё быстро и правильно. Возможно, таким психопатом был и я сам. Да я и был таким человеком, но не стал бы называть это психопатией. Пожалуй, по моему мнению, ещё не изобрели более подходящего термина, и во Вьетнаме мне было некоторое время просто комфортно.

Но, 1968 год и битва за Хюэ, слишком сильно изменила мои жизненные ценности и идеалы. До этого, убивая людей и проделывая это в одиночку, а то есть без потерь, я ещё не понимал того, чему меня научила та бойня, длившаяся почти четыре недели. Хотите знать, что именно я осознал в начале самой первой схватки и нёс в себе до самой последней? Хотите знать, почему после выхода на гражданку, я не стал главой строительной компании, а стал главой байкерской банды «Сыны Спарты», занимающейся сбытом наркотиков, продажей оружия и грабежами? Тогда, вам предстоит выслушать этот рассказ до самого конца. Возможно, увидев всё моими глазами, вы хоть на ёту будете близки к тому пониманию, разнёсшему мою голову, словно девятимиллиметровая дура.