Но после первого же влитого стакана, прощёный Господом настоятель и, часами ранее очищенный им, хозяин перевоплощались, и в вымытые светлые души их, снова падал дьявольский мусор искусителя. Всё начиналось сначала! Несло течение Козолупа по бурной, дьявольской реке прямо в омут и засасывало его всего с головою и очень глубоко, до самого дна…!

Допивался так, что, очухавшись, не соображал, где и у кого он, не узнавал дома своего села и их обитателей. А оказывалось, что он в другой деревне, в пяти верстах от родного села.

Гены деда-разбойника передались и Поедотушке. Даже в трезвом смирении, его неустанно тянуло выйти на широкую дорогу, на простор промысла, не с топором, боже упаси, а так, пошалить, душу от скуки потешить. В смиренном состоянии, он ещё мог сдерживать себя, но стоило только нахлебаться, и дьявольские силы, тащили его за ноги на эту дьявольскую промысловую дорогу. И тогда – «Берегись, кто может!». Раскорячившись посреди дороги, растопырив в стороны ручищи, он рычал медведем, и лошадь вставала пред ним на дыбы в диком храпе и страшном ржании.

Было от чего в эти моменты в порты навалить, особо в зимние сумерки и когда вьюжит. Да так и было и, даже, не раз…! Батюшка останавливал перепуганную до смерти лошадь, сбрасывал с саней всех, кто сидел в них, и несла его нечистая куда ему взбрендится.

Так, однажды, в тёплый вечер гнали они втроём в ближайшую деревеньку (тоже с поселенцами) под гармонь и прихваченный самогон. Пять вёрст пролетели быстро.

В чужой маленькой деревеньке он ломился в первые же ворота, чтобы слово ласковое изречь, капустой с рюмашкой угостить, грехи со всех грешников собрать и увезти сатанинский груз в телеге, обещая замолить до последнего греха в своей церкви. Но деревня та была уже понаслышана о доброй душе Козолупа вскоре после окончания им духовного училища, о его полной, через край льющейся, доброте. Она закрывала наглухо все двери, окна и ворота при появлении святого отца задрыщенского. И вот тогда, батюшка приходил в сильную ярость, просто за непонимание…! Пропахав сапожищами десяток дворов, клича братьев и сестер показаться ему на глаза и, никого не узрев, уезжал обратно, продолжить гулянку до утра.

Загуляв в очередной раз, снова занесла его нечистая в эту же деревню, где он когда-то крепко побуянил. Гавриил и Павел, так окрестил своих собутыльников отец Козолуп, правили вдвоём вожжами, а батюшка возился в соломе на дне длинной и глубокой телеги. Он ехал в гости к мужику, который сумел распознать в святом отце истинную душу православного христианина. Этот мужик познакомился с батюшкой в церкви, на Пасху, а потом знакомство продолжилось в доме Гавриила, где мужики крепко разговелись после длительного поста.

Проехав по лесной колее пять вёрст, задрыщевцы въезжали в самую ближайшую от их села соседнюю деревню. Козолуп уже изрядно набрался, прикладываясь к бутыли, которую вёз для хозяина. Сам же хозяин дома, сидя на завалинке, уже стал клевать носом, совсем забыв утереть его платком, который всегда был при нём. Приглашённых гостей, пригревшись на тёплой завалинке, он ожидал уже третий час.

Вдруг, перед лошадьми, будто из-под земли, выросла плотно сбитая женская фигура. Гавриил с Павлом матерясь натягивали вожжи, и орали в две глотки. Лошади встали на дыбы и заржали, а фигура – ни с места, стала вкопанным столбом. Начали тормошить задремавшего батюшку. Большая, взлохмаченная башка с соломой в волосах, с глазищами навыкате уставилась на эту, выросшую ни откуда, бабью фигуру.

Перед лошадьми стояла молодая девица, лет восемнадцати, в лёгком летнем платье. Имела она, не по своим годам, крупные, тугие телеса: огромные, пышные груди и широкий зад. Толстенькие белые ручки с маленькими кулачками упёрлись в её круглые бока, и такою же толстенькой ножкой девка шлёпала по земле, поднимая пылищу по самые колени.