Святого отца нельзя было не уважать – его красивый, сильный голос гремел не только в церкви, он гремел на всех застольях, на свадьбах и на похоронах, когда отпевал отданную, грешную душу раба божьего, которого Господь призвал. Все церковные православные праздники, обряды, венчания, отпевания вёл умело, по всем правилам, как и полагается настоящему настоятелю.

В душу кающегося грешника на исповеди, мог залезть так, что самое что ни наесть сокровенное вылезало из тайников его души, будто последнее хлебное зёрнышко вытряхивал грешник из своего мешка.

Добротная деревянная церковь, на высоком фундаменте из камня, была заложена дедом, разбойником с большой дороги. Промышлял его дед в молодые годы свои удалые грабежом люда богатого. Когда же пришло время представиться пред Господом, позвал он обоих Поедотов – большого и малого, сына и внука – дать свой последний наказ и слово взять с каждого, чтобы уйти спокойно на суд Божий.

– Поедотушка! Растудыть-та мать твою-та, шалаву непутёвую! – гладя большой ладонью по крупной в чёрных кудрях головке пятилетнего мальчика, не по годам крупного, дед продолжал: – Нутырём чую! Шустрый малец из тебя станет, токмо нутырь мой никоди не забманывал мене. Зело добра много тябе жалаю, и дорога пущай ширше моей станется. Лобом прошибай, лоб, гляжу, аки у барана, а бараны шибко лобом энтим бьють. Токи роги не отрасти! Бабу, пышнозадую в жёнки бери, да помордастей. Оне, сучки энти, измору долги не поддаютси, ядрёнки шалавные. Табе така в самый раз буде, трёх заменить и гуляти мене станешь! Ступай, малец! С батькой твоим успеть надобно…

– Табе же! – обратился он к сыну, – Табе, Поедот, повелеваю отдать внука маво в бурсу, духовенскому делу обучаться. И быть яму настоятелем церкви православной и грехи мои тяжкие замаливать, на то, деньгу даю скоплёную, в трудах больших доставшихся. Фундамент крепкий заложил я на возведение, а тябе завершать! Вот моя воля такова последня станет. Вам выполнять!

Дедова воля исполнилась, как он и наказ давал последний свой. Церковь строилась на оставленные им деньги. А деньжищи разбойник скопил немалые. По его же воле, когда Поедотушка подрос, отправил отец его в дальний уезд, на обучение в духовное училище.

В двадцать один годок лихой молодец весь в деда – и образом и членосложением, стал настоятелем сельской церкви, законно утверждённого документом Российского Синода.

Приход давал неплохой доход и в деньгах, и в харче. Несли всё молодому батюшке – яйца, творожок, молочко топлёное, яблочко мочёное, пирожки печёные, курочку, гуся и домашнего первача.

Аппетитом, ещё с самого рождения, молодой батюшка не страдал. Что Господь давал, то и поедал. К тридцати годам женился, бородищу отрастил, становился матёрым мужиком. Из дедова наследства и денег прихожан, заложил большой бревенчатый дом на самом краю села и разбил в несколько длинных грядок капустный огород. К капусте святой отец имел непреодолимое искушение, равно, как и к домашнему первачу.

Старинное село (поселение) «Задрыщев Клин» на картах Российской империи появилось маленьким пятнышком в начале 17-го века без названия. Сюда, в глухие леса Калужской губернии, ссылались лихие люди. Люди, самых разных мастей и сословий из разных концов необъятной матушки России. Разбойный люд прибывал из Поволжья и южных окраин, из-за Дона и Кубани. Народ приходил разношёрстный: бунтовщики-зачинщики, душегубы, конокрады, казнокрады и просто воры и разбойники. С нестираемыми, как клеймо кличками и прозвищами, эти «фамилии», в последствии унаследовали и новые поколения.