И больше к Храму Знаний я не приближался.

Но в голове изо дня в день вспоминались слова Часовщика о Башне Молчания. Стервятники наверняка исклевали его тело, а Могильщики сбросили кости. Дело было… давно.

Обри села на диван, почувствовав легкое головокружение. Руками обхватила лицо и в ужасе прошептала:

– Мне очень жаль, Профессор. Он стал вам хорошим другом…

Профессор, не оборачиваясь, ровным тоном изрек:

– Не просто другом, Обри… Но этого он не успел понять.

– Как понять «не просто другом»? – нахмурилась девушка.

Старик вздохнул.

– Он приходился мне внуком.

Обри округлила глаза.

– Постойте, как это могло произойти? Ваш… внук?

– Да, – вздохнул Профессор. – Подозреваю, мы попали сюда одновременно, но пару тройку дней не могли найти друг друга.

– И при встрече вы друг друга не узнали?

– Чертова система, – сквозь зубы прошептал старик. – Я узнал его сразу же, но шок и паника от случившегося вогнали меня в ступор… Я понял, что он не узнает меня. Понял, что он – Потерянный. А я изначально, как и утверждал тебе с Букером, попал сюда Найденным.

– Это я помню, Профессор. Я просто пытаюсь разобраться… И вы не предприняли попыток сделать из него Найденного?

– Предпринял, но не сразу. Мысль о проблемах, которые Тьма могла бы ему создать из-за нашей родственной связи, вводила меня в ужас. Скажу честно: я плохо знаком с природой Тьмы, ее поведением и степенью критического мышления, но она далеко не дурна – в этом сомнений нет. Я признался ему, когда Тьма ушла в подполье и перестала нас беспокоить. Там, в Храме Знаний, я сказал все… Но мой внук… В общем, ему это вспомнить не помогло. Знакомое лицо, прямой текст – нет. Признание лишь возмутило его, он назвал меня чокнутым стариканом и выпроводил наружу.

– Вот, какой конфликт между вами произошел, – опечаленно кивнула Обри. – Выходит, Тьма активировалась, когда вы съехали?

Профессор отошел от окна, включил электрический чайник и сел рядом с Обри.

– Она долго ждала, – пожал он плечами. – И дождалась. Убила единственного моего родственника. Совсем молодого парня… У него вся жизнь была впереди! И до самой смерти он не успел себя вспомнить… Если мне судьба дала шанс спасти внука, я его бесповоротно провалил!

Наблюдать за его эмоциональностью Обри пришлось впервые с тех пор, как Профессор спас их с Букером. Человечность, искренняя, сожалеющая и разбитая. Ее сердце дрогнуло.

– Вы уверены, что он… ну…

– Мертв? – громко спросил старик. – Да, черт возьми, я лицезрел его смерть собственными глазами! Я был готов выколоть их, лишь бы не видеть той сцены…

Обри по характеру не умела утешать людей. Ей по нраву было создавать неловкие ситуации и смотреть, как условный собеседник будет себя вести. Отчего трогательная беседа с Профессором вызывала в ней море дискомфорта. Она неуклюже себя чувствовала, видя, как в глазах Профессора собрались слезы, и ей было отвратительно от тех требований, что она выдвигала в дверном проеме.

– Вы говорите, попали в город одновременно, – спустя пару минут осторожно начала она, – но ваш внук знал о городе все, а вы, можно сказать, ничего.

Вскипел чайник. Профессор сделал обоим крепкий кофе и протянул девушку чашку.

– Он бил в колокол и каждый вечер слышал, о чем говорят Шептуны. Он был уверен, что являлся Часовщиком всю свою жизнь, и те знания ему якобы передавали предыдущие Часовщики, ушедшие на пенсию. Но мое предположение – Шептуны. Он просто этого не осознавал.

– Логично, – согласилась Обри. – Грустно все это, Профессор. Но за что ваш внук-то мог очутиться в городе? За какие такие грехи?

– А может, за заслуги, – невесело вздохнул старик. – Есть у меня ответы, но… – Он замолчал и поймал мнимую тишину, повисшую в кабинете, и выставил вверх указательный палец. – Слышишь, как тихо? Уверен, Шептуны среди нас, держат уши востро.