Она думала, что сестра Габриэла окажется старой и, быть может, и беззубой, и некрасивой. Но катехизацией с ней занялась очаровательная девушка лет двадцати, круглолицая, кареглазая, с широко расставленными бровками. Цвет лица сестры Габриэлы был чуть желтоватый, пальцы тоже чуть желтоватые и тонкие, тонкие запястья вылетали из широких рукавов, поверх белой широкой головной повязки наброшено было черное покрывало, складки белой головной повязки совсем закрывали шею, но, наверное, у сестры Габриэлы была тонкая шея… Разговаривая со своей ученицей, сестра Габриэла то и дело становилась нервна, порою на ее гладком желтоватом лице мелькало выражение отчаяния и экстаза… Она тотчас объявила девочке, что брезгует ею как еврейкой, но перенесет это испытание общения с еврейкой, потому что это испытание послано Иисусом Христом и потому что приведение заблудших душ к вере – это призвание добрых христиан-католиков и монахов и монахинь в особенности. Девочкой также вдруг овладело желание переносить испытания с кротостью, при этом она подумала, что в ее жизни было, пожалуй, побольше испытаний, чем в жизни этой монахини. Габриэла также несколько обманулась в своих ожиданиях; думала найти совершенно не представляющего, что такое христианство, подростка, а нашла юную девушку, много читавшую и много знавшую. Девочка совсем скоро поняла, что показывать свои знания не следует. Ее наставница производила впечатление начетчицы, недалекой, не наделенной острым умом, пригодным для серьезных размышлений и сомнений. Но вера сестры Габриэлы действительно была велика и безоглядна.

Ревностно, рьяно преподала сестра Габриэла своей подопечной катехизис и основы Священной Истории. Настроенная экзальтированно, девушка в монашеской одежде не уставала повторять, что евреи – дети Велиала, негодного сатаны, грешные от рождения, злые и неверные… В этих повторяющихся настойчивых утверждениях возможно было, конечно, отыскать определенную логику, логику настойчивого желания отвратить человека от его прошедшего. Но едва ли сестра Габриэла сознавала эту логику. Нет, девушка совершенно искренне полагала себя носительницей истины, совершенно искренне ненавидела всех, кто не считал эту самую истину истиной; гордилась своей принадлежностью к уставному духовенству, монашеству… Девочка едва сдерживалась, очень хотелось высказать этому экзальтированному нервическому существу, облаченному в монашеское одеяние, свои сердитые мысли о том, что ненависть к любым, подобным тебе, то есть к людям, весьма далека от необходимого христианину смирения, равно как и от исполнения заповеди: «Возлюби ближнего своего, как самого себя!». Но, разумеется, не стоило вступать в бесполезный спор. Девочка сознавала, что упряма, но и сестра Габриэла не была из породы уступчивых или же тех, кого возможно убедить с помощью логики…

Сестра Габриэла увлеченно говорила о любви к Богу, глаза ее действительно сияли, когда она говорила о дне Вечности:

– …Иисус, Сын Божий, придет на облаках небесных во всем блеске славы своей судить живых и мертвых!..

Обряд крещения взволновал девочку. Слезы навернулись на глаза при виде алтаря, украшенного цветами и складчатыми нарядными покровами… Она принимала святое крещение, чувствуя, что верит искренне и безоглядно, почти как сестра Габриэла. И спустя несколько дней с таким же волнением причащалась… Ей казалось, что она изменилась, обрела смысл жизни, своей жизни. Она уже серьезно мечтала о послушничестве и постриге. Она представляла себя во внутреннем дворе монастыря, в широком плаще и большом покрывале… Она с наслаждением произносила про себя свое новое имя: «Елизавета»! Она чувствовала это имя таким настоящим, таким истинным!..