– Я протестую, «не более»! – возразил Бойко. – Не более! И не менее…Как все.

– Нет, именно «более», поскольку: «Можно было видеть младенцев, отторгаемых от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб – скалы, о которые они разбивались…Матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох…Не токмо человеческую природу настигло зверство росов, но и всех бессловесных тварей, как-то: быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их. Бык лежал рядом с мужчиной, дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, женщины и птицы обагрялись кровью друг друга…»!

– Мда, – Бойко скорчил гримаску досады. – И кто же автор сих строк?

– Фотий! – рявкнул Гостомысл.

– Патриарх Фотий? – изумился Бойко. – Хм, а разве он, вообще, видел что-то из-за высоких городских стен?

– Ну разумеется, не видел, – кивнул Гостомысл.

– Ну вот я и говорю…Вероятно, Фотий опирался на свидетельства жалобщиков, которые любят преувеличить размах трагедии, лишь бы выпросить побольше! – вывел Бойко.

– Знаешь, все это…– Гостомысл красноречиво потряс письменами, – все это уж чересчур…Хотя…Я ведь и не настаиваю на том, что мы там все святые прибыли на своих ладьях к вражеским берегам…Но даже в этом…В этой писанине я вижу прок…– Гостомысл вновь указал на письмена. – По крайней мере, наши враги убоятся нас. Ведь «Народы Скифии с края земли» повергли в ужас даже Ромейскую державу…– Гостомысл вернулся к чтению текста, вновь отдаляя письмо от покрасневших глаз.

– Не нравится мне что-то этот Фотий…– крякнул Бойко.

– Ты знаешь, а я, пожалуй, не буду столь твердым в своем убеждении…– неожиданно переменился Гостомысл. – Внимай, что он пишет далее: «Ибо токмо облачение Девы Марии обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись со стоянки. И мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились внезапного спасения…Неожиданным оказалось нашествие врагов – нечаянным явилось и отступление их…Спасение града находилось в десницах врагов и сохранение его зависело от их великодушия…Город не был взят лишь по милости их…». То есть мы все же не так плохи. И в наших сердцах живет великодушие…

– Я уже совсем запутался, – улыбнулся Бойко. – Что он хочет показать, какую мысль оставить в своей летописи?

– Может быть, он лишь старается быть беспристрастным?..– глубокий вздох вылетел из княжеской груди. Теперь Гостомысл уже допускал мысль, что вокруг не только негодяи и подлецы.

– Это очень опасный и хитрый преступник. Беспринципный и жестокий! – бас начальника стражи эхом разносился по двору, залитому солнцем. Перед ним выстроилась шеренга подчиненных, которых он собирал всех вместе лишь в особых случаях. – Ради того, чтобы выбраться на волю, этот злодей, не колеблясь, перебьет вас всех. Посему никогда не приближайтесь к нему в одиночку. Не передавайте ему никаких предметов. Не отвечайте на его вопросы, если он обратится к вам. Даже не разговаривайте с ним, – начальник стражи отвесил подзатыльник самому молодому стражу, отвлекшемуся от назидательной речи и уже улыбающемуся кому-то из проходящих мимо девушек. – Он силен и вынослив. Если вам будет приказано вытащить его из ямы и проводить куда-либо – в конвое вас должно наличествовать не менее семи, а он сам обязан быть связан.

****

– Пошел вниз, – один из стражей резко толкнул Рёрика в какую-то чернеющую пропасть, хотя рядом валялась веревочная лестница.

Глубина подземной темницы оказалась значительной. Рёрик еле успел ухватиться за торчащий из стены корень, что позволило ему кое-как приземлиться на ноги. Потолком узилища служил пол крыльца какой-то постройки. И лишь только Рёрик оказался на дне ямы, послышался грохот половиц – доски вернулись на привычное место. Сразу сделалось сумеречно. Струящиеся сквозь половички тонюсенькие лучики света едва освещали узилище, в котором пахло сыростью и плесенью.