– Говорил ли что-то боярич Ярослав о своем брате? – задал я следующий вопрос.

– Говорил, – Олег покосился на боярича, но все-таки продолжил. – Говорил, что он мертв, что умер где-то в Киеве. И что по этой причине Ярослав теперь полноправный боярин Островский.

– То есть, я правильно понимаю, что Ярослав объявил своего брата мёртвым? – спросил я.

– Да, так оно и было, – ответил воин.

– Кто-то хочет поправить Олега? – обратился я к остальным дружинникам, но те молчали. Отрицать слов своего товарища никто не собирался.

Тогда я снова перевел взгляд на Ярослава.

– Так, почему ты объявил своего брата мёртвым? – спросил я.

– Потому что он пропал из Киева, – ответил боярич.

– То есть, ты искал его? – задал я следующий вопрос. – Ты отправлял людей в Киев? Кого-то из своих дружинников? Или кого-то другого?

– Я не отправлял своих дружинников, – качнул головой Ярослав.

– Если бы ты на самом деле искал бы Ярослава, то в Киеве тебе непременно сказали бы, что он пристал к моей дружине, – ответил я. – Об этом знали многие, в том числе и киевский мэр. И скажи мне, Ярослав, если ты действительно искал своего брата, то почему увидев его живым и здоровым, ты даже не обнял его? Да черт с ним, почему ты даже не поздоровался со своим братом?

Ярослав ничего не ответил. Выждав некоторое время, я ничего не дождался, и поэтому снова обратился к Олегу.

– Скажи мне, Олег, в дружине Кузьмы Островского всегда было так мало людей? Все-таки десяток – это маловато для боярской дружины, обычно в них больше народа.

– Нет, князь, – покачал головой тот. – Раньше нас было больше. Но многим не понравилось, как боярин… Боярич Ярослав поступил с матерью боярича Владислава и второй женой боярина Кузьмы. Поэтому они ушли…

– Что?! – перебил его боярич Владислав. – Что ты сделал с матерью, Ярка?

Ярослав по-прежнему не отвечал. Я понимал, что Славка волнуется за свою мать, но сомневался, что боярич нанес ей какой-нибудь вред. Она была свободной женщиной, а за убийство свободного человека полагалась кара, будь ты хоть трижды благородных кровей. Тем более я сомневался, что мать Владислава была не из благородных, а за нее непременно вступилась бы семья. И суд случился бы еще раньше, только судил бы не я, а смоленский наместник.

– А как он поступил с его матерью? – спросил я у Олега.

– Он выгнал ее на улицу без гроша. Приказал отвезти ее в Смоленск и оставить там, не вернул ее приданого. Половине наших это не понравилось, и они ушли. Кто к другим боярам, а кто и в наместничью дружину.

– Ты ответишь за это! – закричал боярич Владислав. – Я мог бы простить тебя за то, что ты пытался убить меня, но никогда не прощу за то, что ты так поступил с матерью! Ты труп, Ярка, труп!

– Почему она не обратилась ко мне? – перебил его смоленский наместник.

– Боярыня Мария была раздавлена горем, после того, как узнала, что ее сын умер, – пожал плечами Олег. – Она отказывалась в это верить, а когда мы провожали ее, она почти ничего не говорила, только плакала. К тому же она ведь родом не из Смоленска, ее семья откуда-то из-под Орла. Думаю, она туда и уехала.

– Какого рода была твоя мать? – спросил я у Владислава. – У нее был кто-то, кто мог за нее заступиться?

– Боярского рода, из Листвиных. Но никого, чтобы заступиться, не было, кроме меня, – покачал головой Славка. – Отец, то есть мой дед, умер еще давно, он старый был совсем. А дядьку какой-то разбойник зарезал под Осколом. Там, говорят, товар какого-то купца в воротах досматривали, из-за этого они в город въехать не смогли. А потом кто-то на него набросился и зарезал. Не поймали того разбойника.