Дружба у мальчишек сложилась как-то сама собой: без лишних вопросов и признаний. Точно и не было до того никакого отчуждения. Будто знались они уже тысячу лет. Однажды Олешка поймал себя на мысли, что благодарен увальню Амодиху за то, что тот – тьфу-тьфу-тьфу, да через левое плечо! – устроил разборку с Санко.

Мрак рассеялся. Предметы мало-помалу обрели резкость. Прямо перед собой Олешка обнаружил обеспокоенное лицо Санко. Славон крепко держал его за грудки:

– Ну, ентова… ты як?

– Я… ничего не помню, – промямлил росс, моргая и стараясь привыкнуть к свету. – Как в омут провалился.

– Во-во! Прям дыхать перестал. Я ж спужался, – Санко вроде бы успокоился и отпустил княжича.

– Ну… И что ты вызнал? – опасливо поинтересовался Олешка.

Славон состроил озорную рожицу, выпятив нижнюю губу, и нахально заявил:

– Всё, шо треба!

Потом примирительно сказал:

– Я тока не уразумел, як ты его побил.

– Я тоже, – ухмыльнулся Олешка.

– Пошто он взъярился-то?

– Да так, – засмущался росс. Посвящать друга в тонкости куштского сквернословия у него не было никакого желания.

Есть дела и поважнее. Олешка нащупал за пазухой подкову.

…Глухой удар заставил мальчишек вздрогнуть.

– Что это? – встрепенулся княжич. – Слыхал?

– Ага.

Некоторое время оба прислушивались, крутя головами и стремясь понять, откуда раздался звук.

– Не, замерещилось, – разочарованно выдохнул Санко.

И тотчас удар повторился – ещё сильнее, ещё резче.

– Там! – славон метнулся к ставням и распахнул их. В келью с воем ворвался морозный ночной воздух. Порыв ветра едва не погасил лучину, но огонёк устоял перед леденящим натиском – лишь тени запрыгали по стенам келейки как сумасшедшие.

Олешке стало не по себе. Сквозняк пробрал его до костей – кожа враз покрылась мурашками. Княжич уныло поёжился, глядя, как славон высунулся из оконца почти по пояс.

Вдали серебрились в лунном свете вершины Пропащих гор, но вокруг обители будто разлили чернила. Студенец тонко выводил заунывную песню. Ни огонька в окошках, ни лишнего звука. Ночь, похоже, решила сохранить свою тайну.

– Ветер балует, чи шо? – недоумённо вымолвил Санко.

– Ставни затворяй, – Олешка недовольно повёл плечами. – Всё тепло выстудишь.

Ему уже не хотелось на сегодня никаких приключений. Росс внезапно почувствовал, что очень устал. Скорей бы головой в подушку! Даже на разговоры сил нет.

…Что-то тёмное камнем метнулось со двора. Взвилось к потолку и… превратилось в воронёнка, неуклюже трепыхавшего крыльями.

Вдруг он замер в воздухе, а затем рухнул на стол, разметав сложенные стопкой книги и неловко подмяв крыло.

Несколько мгновений приходил в себя, а потом быстро-быстро засучил лапками, норовя встать.

Славон опомнился первым: бросился к окну и плотно задвинул створки. Обернувшись, неожиданно сказал:

– Ох, недобро!

В его взоре читался искренний испуг.

Возглас вывел Олешку из оцепенения, и он потянулся, чтобы схватить птицу. Воронёнок угрожающе разинул клюв.

Санко дёрнул друга за рукав:

– Погодь! Дай я…

Он поднял правую ладонь, развернув её к пернатому пришельцу и растопырив пальцы. Воронёнок как заворожённый следил за его движениями.

Медленно приблизившись к столу, славон осторожно подхватил точно впавшую в спячку птаху.

Птенец был довольно крупным. Весь чёрный, с круглыми зеленоватыми глазками.

– Слёток22, – заключил Санко и, кивнув на обвисшее крыло, добавил: – Подранился, видать. Держи!

Олешке показалось, что друг норовит побыстрее избавиться от недоброй птицы.

Попав к россу, воронёнок заволновался. Забился, пытаясь вырваться, а после со всей силы тюкнул клювом мальчика в грудь. Ух, как больно! Но княжич стерпел.