Где–то в стороне вертелся Кажимер. Княжьи стрельцы с ворчанием прикладывали травы к небольшим порезам. Сам Лыцко ничего не понимал – он помнил лишь смарагдовое пламя, мрак и тонкий девичий голос, рассказывавший о несбыточном и светлом. Сейчас до него доходило, что тварь зазывала его так же, как русалки зазывают молодых парней. Она пела – и он слушал.

Но как, как неведомая тварь смогла подобраться к нему, господарскому ученику? Почему вообще она выбрала его? На ум приходили слова Мажанны и её взгляд. Да, русалка знала о чём–то, и ему стоит её спросить. Он разыщет дочерей Водяного и заставит их дать внятный ответ.

– Нам надо в терем, – в горле заплясала боль. Лыцко обхватил его руками и согнулся пополам, борясь с диким чувством.

«Позволь мне, я сделаю тебе хорошо», – зазвучал в голове сладкий голос. Ему пришлось сжать пальцы так, что костяшки побелели, а ногти впились в ладонь. Нет, он не мог разрешить этой твари снова завладеть собой. Просто не мог, не было у него такого права.

Он гнал её, угрожал, что снова попросит Зулейку призвать иных. Голос проскрипел что–то невнятное по–старушачьи и исчез. Лыцку хотелось верить, что навсегда. Каким же честолюбивым глупцом он был, когда думал лишь о княжиче! Нет, в этом мире есть дела поважнее братоубийственных войн. Чародейское ремесло звало его, и не откликнуться он не мог. Иначе погибнет. Лыцко слишком остро чувствовал это.

Зулейка устало посмотрела на него. Кажется, им обоим стоило посидеть в мыльне, выпить по травяному настою и хорошо отдохнуть. Не быть ему княжеским ворожеем. По крайней мере, пока.

8.

Хвойный дурман казался уже несносным. Марена отчаянно искала в себе силы, чтобы встать и впустить морозный воздух, чтобы свежесть наполнила комнату и прогнала запах тлеющих веточек. Вместе с ним… Вместе с ним она впустит Смерть. Ту, которая забрала жизни Ядвиги и неизвестных скоморохов.

Марена усмехнулась: а ведь она считала себя лучше остальных! Хороша господарская ученица, нечего сказать. Сбежала из дома, прыгнула в постель к завороженному княжичу, пока за окном творилось невесть что, петляла по дороге без сил, а после чудом выжила. Повезло, что рядом оказалась щедрая лекарка. Оставалось гадать, что она захочет в ответ.

А самое паршивое – её тянуло в лес. Марена всем сердцем желала прикоснуться к холодным ветвям, ощутить древесную кору кожей и посмотрела на замерзающую реку и русалок, которые подплывают к берегу в последний раз, чтобы попрощаться перед долгим сном. Она хотела бы увидеть, как бродит по чаще Морозная Мать, украшая голые кроны пушистым снегом и разгоняя непослушное зверьё, которое не уснуло вместе со всеми. Что–то заскреблось под рёбрами. Её тянуло домой с неистовой силой, даже если там – гневный господарь. Она хотела сесть на тёплой кухне, прямо возле печи, и выплакаться Бажене, а ещё спросить у чародея, что произошло с Ядвигой и почему.

– Какое же мерзкое дело, – лекарка присела рядом. – Тебе когда–нибудь приходилось отрезать пальцы?

Марена помотала головой.

– А мне вот пришлось, – она невесело усмехнулась. – Иначе бы хворь пошла гулять по всему телу, а дальше сама знаешь. Знаешь ведь, как оно бывает?

– Жуть какая, – выдохнула Марена. – А как… Можно узнать ваше имя, пани?

– Так себе из меня пани, – выдохнула она. – Лойца я. Ты, небось, голодная?

Лойца почти не говорила, но глядела так, что Марене пришлось рассказывать. Она поведала лекарке самую малость: что ушла из господарского дома по собственной воле, скиталась, после услышала про скоморохов и решила посмотреть поближе. О Юркеше ей знать не следовало.