– Вам всем необходимо учиться говорить по-ихнему, иначе у вас будут большие трудности, – посоветовал Гавино.

– Будем стараться овладеть их варварским языком. Ты будешь, Гавино, каждый день учить нас их языку, – сказал кардинал Вильгельм.

В юрту снова вошел восточный человек. Стал ловко вытаскивать из котла мясо и резать его кривым ножом на мелкие куски. Затем поставил блюда на покрывало, разложил горками теплые лепешки, поставил кувшин с вином. Снова приложил руку к сердцу и что-то сказал, обращаясь к переводчику.

Католики, приглядевшись к сарацину, заметили, что он сильно отличается от татарских воинов. Хотя он и был смугл, но черты его лица были правильны, глаза не узкие, как у их охранников.

Толмач кивнул головой и тоже приложил руку к сердцу.

Восточный человек вышел из юрты, а Гавино, обращаясь к католикам, сказал:

– Этого человека зовут Азат, он приставлен к нам слугой, будет нас везде сопровождать. Он сказал, что скоро придет сотник и сообщит, когда состоится встреча с Бату-ханом. Он говорит, что великий хан сегодня в хорошем настроении и хотел бы с нами встретиться.

От неожиданности иезуиты и кардиналы молчали. Они даже и не предполагали, что прямо сегодня увидят грозного владыку монголо-татар.

– Откуда он все знает? – с удивлением спросил Вергилио.

– Он все знает, и, наверно, к нам приставлен неспроста, чтобы знать, что мы будем делать и зачем приехали сюда. Я уже вам говорил, что мусульмане имеют большое влияние на ханов, и они с ними советуются и доверяют.

В это время в юрту вошел Бурунтай. На его плоском лице с небольшим носом, без усов и бороды, блуждала полуулыбка. Черные узкие глаза с любопытством рассматривали католиков, их выбритые на затылке головы, грубые плащи с капюшонами, подпоясанные веревками. Вскоре на лице у сотника появилось разочарование, он понял, что от этих бедных монахов едва ли дождешься подарков, и заговорил с толмачом:

– Сегодня великий хан Бату примет вас у себя в юрте. Когда он вас пригласит, я вам об этом сообщу. Бурунтай потоптался на месте и, видя, что подачек не будет, сердито глянул на католиков и вышел из юрты.

Вильгельм де Рубрук понял, что хотел татарин, сказал, обращаясь к Гавино:

– Надо было ему чего-нибудь дать.

– Еще устанете давать, – с усмешкой ответил переводчик.

Кардинал де Рубрук, обращаясь к иезуиту Иоанну, сказал:

– Приготовьте подарки Бату-хану.

Иоанн де Поликарпо попросил монахов принести сундук с подношениями.

Иезуиты вчетвером вытащили кованый сундук, поставили его посередине юрты. Иоанн снял ключ, который висел у него на шее, открыл замок. Раздался мелодичный звон, и крышка сундука медленно открылась. Все с интересом посмотрели на то, что в нем было. А посмотреть было на что. Это была золотая посуда, украшения из алмазов и драгоценных камней.

Кардинал Вильгельм де Рубрук тут же распорядился закрыть сундук со словами:

– Закройте побыстрее крышку, а то, не дай Бог, войдут воины и заберут драгоценности.

– Теперь не заберут. За грабеж подарков для хана, даже если кто осмелится к ним притронуться, ждет мучительная смерть, – успокоил толмач.

– Принесите меч, – потребовал кардинал Рубрук.

Монахи внесли футляр из красного дерева, отделанный слоновой костью и золотом, и положили на сундук.

Плано Карпине открыл футляр, и все увидели меч из дамасской стали. Его холодный блеск возбуждал, а украшенная золотом и алмазами рукоять привораживала своей красотой.

В юрту вошел Азат и сказал, обращаясь к переводчику:

– Сейчас я вас отведу ко двору великого Бату. Там лишнего ничего не говорите, пока не прикажет Бату, а если что спросит, говорите кратко, без лишних слов. Когда подойдете к шатру и войдете в него, ни к чему не прикасайтесь.