– Получая даяние, паракимонен ласково обронил фразу: никто не оскудеет под рукой нашего доброго василевса.

«Никто не оскудеет под рукой нашего доброго василевса» – это уже был самый утешительный знак. Калокир совершенно успокоился. Он получит больше, чем дал: «Никто не оскудеет…» на языке высокого чиновничества означало, что проситель не только будет прощен, но и приношение паракимонену с лихвою окупится.

Так и вышло. Калокира наконец позвали к василевсу. Никифор принял его в спальне. Это делали только в угоду тем подданным, в которых нуждались.

Калокир успел выведать, что василевс, неожиданно напавший на ближайшие болгарские крепости, был остановлен и не решился проникать внутрь страны, опасаясь непроходимых стремнин и дебрей, и вернулся в столицу ни с чем. В это же время на Востоке наступали арабы. Положение василевса было очень тяжелое. Недаром же во дворце вспомнили разговор Калокира. Теперь василевс ухватился за этот совет херсонесского наместника предотвратить угрозу с севера чужими руками. Но только Калокир еще не был вполне уверен, что Никифор захочет использовать в этих целях русского князя, напоминание о котором чуть не стоило наместнику потери головы. Что же сейчас присоветовать василевсу, если он прямо спросит об этом? И Калокир решил положиться на первое впечатление, которое на него произведет вид царя. В спальне в углу на медвежьей шкуре возлежал василевс. Перед образами теплилась лампада.

Никифор принял наместника приветливо.

– Ты прав. Болгар надо наказать, – сказал он с ходу.

Тут Калокир понял, откуда ветер дует. Он знал, что царь теперь нуждается в его пространном мнении. И поэтому многозначительно молчал. Василевс нахмурился.

– Печенеги – наши ближайшие соседи и… – процедил Калокир с хитрой усмешкой и был очень доволен, когда царь нетерпеливо перебил его:

– Дикие орды печенегов способны только к набегам и грабежам. Какие это союзники? Они не страшны болгарам.

Вот именно. Калокир ждал такого ответа.

– О, божественный август, благочестивейший и равноапостольный василевс! Венгры могли бы сослужить нам службу в таком случае. Сила их внушительнее, – опять не без умысла предложил Калокир, в душе радуясь, что намеренное отведение мысли василевса от Святослава скорее и вернее приближает к намеченной цели.

Еще нетерпеливее огрызнулся василевс:

– Не в интересах Романии приближать к нашим границам столь опасных и беспокойных соседей. С поражением болгар венгры утвердятся в Мисии, и тогда мы будем жертвой собственной глупости.

Калокир искусно направлял ход мыслей василевса, наслаждаясь своей победой.

– На болгар лучше всего послать народ, далеко от нее и от нас живущий, – продолжал василевс, не спуская с наместника глаз. – В случае победы над болгарами он не сумеет, по причине усталости и потерь, упрочить в Мисии свое владычество. Мы всегда его вытесним или уничтожим на месте.

Ага! Он своими словами повторял мысли наместника. Калокир торжествовал и всё молчал.

– Мне кажется, – произнес василевс тем же задушевным тоном, с которым он обращался только к военачальникам своим в моменты опасности, – я поторопился со своими замечаниями в прошлый раз в ответ на твои предложения, мой милый патрикий…

Калокир сделал вид, что пропустил мимо ушей эти слова василевса, которыми наместник возводился в высокое звание патрикия. Со стороны своенравного царя это всегда свидетельствовало о самой большой благосклонности к подданному. Но и тут Калокир продолжал молчать.

– И я думаю, патрикий, надо позвать этого твоего соседа, владельца Тмутараканской земли, как его, бишь… варвара Святослава, – как ты и предлагал. Он сломит здесь голову, а болгар попугает. Я знаю, он молод, запальчив, неискусен в политике… Да! Да! Ты тысячу раз прав, патрикий, предлагая мне союз со Святославом… Я каюсь перед тобой (василевс в пылу душевного расположения любил каяться перед подчиненными, называя это «первой обязанностью христианина»), Святослав лучше всего подходит для этого. Он зарвался, пристрастился уже к даням, к славе, любит деньги, дары, добычу… как все варвары, и на этом крючке повиснет…