В этот раз была абсолютно голая. Сжавшись калачиком, она спала у меня на груди, словно на мягкой подушке. Маленькие, изящные ладони стискивали мою руку, словно любимого медвежонка.

Я, наверное, умилился бы, если бы не головная боль.

Интересно, у мигрени могут быть градации? Если высочайшим уровнем считают легендарную, то моя как минимум превосходила все остальные на три ступени и была разве что не космических масштабов.

Словно голова целиком и полностью состояла из теста, а трудолюбивый пекарь раз за разом разминал ее в сильных руках.

Маленький, уютный свет стеклянной лампы был слаб, наверное, ровно настолько же, насколько и я сам. Он лишь касался собой смутных очертаний, но не больше.

Кондратьич сидел ко мне боком. Пирожное в его руках было съедено лишь наполовину. Как будто бы старик терпеть не мог сладкого.

Он предавался тому же самому, что и я сам парой минут назад. Склонив голову набок, приоткрыв рот, Кондратьич клевал носом. По крайней мере, мне отчаянно хотелось в это верить.

Рядом с ним лежала винтовка.

Девчонка была пленницей гмуров. У меня накопилось к ней немало вопросов. Я хотел взглянуть на нее ясночтением, дабы понять, что за фрукт свалился мне в руки.

И не смог. Здравый смысл бежал впереди с предупреждением, страх жадно потирал ручонки. Ну, говорил он, призови свой разлюбимый интерфейс, взгляни, что сталось с твоими девчонками. Познай крайние глубины отчаяния, ведь ты же хочешь…

Я не хотел. Одна лишь мысль о том, что их всех раздавило этим обвалом, была страшнее.

Горе, готовое взять меня за руки, обещало оплакивать кончину девчонок вместе со мной. Оно и обнимет, и платок у него постиранный есть, и патрон поможет в Подбирина загнать.

Чтобы застрелиться.

В какой-то миг мысль об этом показалось столь притягательной и желанной, что стало жутко. Страх же гоготал – тебе легко жилось в мире айфонов и ноутбуков. Один, почти никого нет, никакой ответственности! Сейчас же ты попытался проглотить кусок куда больше, чем мог бы влезть в твою зевалку, и получил то, что заслужил.

Потерял почти все, чего смог достичь.

Сатана воистину мог бы радоваться – я еще никогда не ощущал себя настолько сломленным.

Мягко отстранил девчонку. Она была маленькой, словно Алиска, но не такой коренастой. Худенькая, слабенькая, будто единственным хобби в ее жизни было недоедать.

Почти точеная, хрупкая фигурка непрозрачно намекала, что она изрядно преуспела в этой гнилой затее.

Старик оказался джентльменом. Будто не желая взирать на обнаженную девчонку, он укрыл нас своим большим, толстым кафтаном. Я сложил рукав этой одежки, чтобы получилась плотная подушка, мягко опустил на него голову девчонки.

Встать получилось не сразу. Опираясь на острые края булыжников, царапая руки в кровь, я превозмогал слабость, боль и извечную усталость. Не хватало здесь разве что Биски – вот уж кто не удержался бы от ядовитой шутки даже в такой прескверной ситуации.

Моя сумка лежала рядом с Ибрагимом – я развязал тесемки, выудил пирожное, жадно вгрызся в него зубами. Есть не хотелось, меня мутило, но надо было.

Избежать ясночтения оказалось сложно. Словно воочию, одной лишь силой воображения, я нарисовал полоску здоровья. Обвал меня не пощадил, утащив с собой всю выносливость. Мана болталась почти что на нуле – то ли в бескрайних просторах своих сновидений я отчаянно творил одно заклинание за другим, то ли сегодня Биска решила меня наказать за то, что проснулся не в ее объятиях.

Нещадно кололо ступни, каждый шаг отдавался так, будто я гулял по острой стальной стружке. Ноги слушались плохо, глазам и носу не хватало света. Усмехнулся – вот же ж! Никогда бы не подумал, что на себе смогу испытать ту хохму про «дышать темно».