– Скажите, матушка, – поинтересовался Ксерий, не обращая внимания на ее экстравагантный облик, – это случайность, что вы приходите в самые неподходящие моменты?

Он повернулся к императрице; рабы осторожно обернули полотенцем его чресла.

– Или вам удается вычислить нужное время?

Императрица слегка наклонила голову, словно равная ему.

– Я к тебе с подарком, Ксерий, – сказала она, указав на стоящую рядом черноволосую девушку.

Ее евнух, великан Писатул, эффектным жестом снял с девушки одеяние. Она оказалась белокожей, словно галеотка, – такая же нагая, как император, и почти такая же прекрасная.

Подарки от матери – они подчеркивали вероломство подарков тех, кто не был его данником. На самом деле они вовсе не были подарками как таковыми. Они всегда требовали чего-то взамен.

Ксерий не помнил, когда Истрийя начала приводить к нему мужчин и женщин. У матери был наметанный глаз шлюхи – императору следовало бы поблагодарить ее за это. Она всегда точно угадывала, что доставит ему удовольствие, и это нервировало Ксерия.

– Вы – корыстная ведьма, матушка, – сказал Ксерий, любуясь испуганной девушкой. – Есть ли на свете второй такой же везучий сын?

Но Истрийя сказала лишь:

– Скеаос мертв.

Ксерий мельком взглянул на нее, потом снова перенес внимание на рабов, которые начали натирать его маслом.

– Нечто мертво, – ответил он, сдерживая дрожь. – Но что именно, мы не знаем.

– А почему мне об этом не сказали?

– Я не сомневался, что вы вскорости обо всем узнаете.

Император уселся на стул, и рабы принялись полировать ему ногти и расчесывать волосы, умащивая их благовониями.

– Вы всегда обо всем узнаете, – добавил он.

– Кишаурим, – после паузы сказала императрица.

– Ну конечно же.

– Тогда они знают. Кишаурим знают твои планы.

– Это не имеет значения. Они и так их знали.

– Ксерий, неужто ты стал глупцом? А я-то думала, что ты будешь готов к пересмотру.

– К пересмотру чего, матушка?

– Твоего безумного соглашения с язычниками. Чего же еще?

– Матушка, замолчите!

Ксерий нервно покосился на девушку, но та, похоже, не знала ни единого слова по-шейски.

– Об этом не следует говорить вслух. Никогда больше так не делайте. Вы меня поняли?

– Но кишаурим, Ксерий! Ты только подумай! Все эти годы – рядом с тобой, под обличьем Скеаоса! Единственный доверенный советник императора! Злой язык, постоянно отравляющий совещания своим кудахтаньем. Все эти годы, Ксерий!

Ксерий думал об этом: точнее говоря, последние дни он почти ни о чем другом и думать не мог. По ночам ему снились лица – лица, подобные сжимающемуся кулаку. Гаэнкельти, умерший так… так нелепо.

А был еще вопрос, который настолько его ошеломил, что теперь постоянно маячил на краю сознания, невзирая на всю скуку повседневных обязанностей.

«А другие? Другие такие же…»

– Ваша нотация вполне обоснованна, матушка. Вы знаете, что во всем есть баланс, который можно нарушить. Вы сами меня этому учили.

Но императрица не успокоилась. Старая сука никогда не унималась.

– Кишаурим держат в когтях твое сердце, Ксерий. Через тебя они присосались к душе империи. И ты допустишь, чтобы это беспримерное оскорбление осталось безнаказанным теперь, когда боги послали тебе орудие возмездия? Ты по-прежнему хочешь остановить продвижение Священного воинства? Если ты пощадишь Шайме, Ксерий, ты пощадишь кишаурим.

– Молчать! – раздался оглушительный вопль.

Икурей Истрийя неистово рассмеялась.

– Мой голый сын, – сказала она. – Мой бедный… голый… сын.

Ксерий вскочил со стула и растолкал окружающих его рабов; вид у него был уязвленный и вместе с тем недоуменный.

– Это не похоже на вас, матушка. Вы никогда прежде не относились к числу людей, трясущихся при мысли о загробных муках. Может, вы просто стареете? Расскажите, каково стоять на краю пропасти? Чувствовать, что чрево ваше иссыхает, видеть, как во взглядах ваших любовников появляется нерешительность – из-за тайного отвращения…