А вот вилла все еще была хороша. Так уже давно не строили, просто разучились. Обширное одноэтажное здание с внутренними двориками, крытое черепицей, еще сохранило остатки фресок и теплый пол. И если на фрески Хлотарю было глубоко наплевать, то комфорт каменных плит, разогретых поступающим из подвала горячим воздухом, он очень ценил. Ведь король был уже немолод. Шутка ли, сорок один год! Вон, вся голова седая. Он все еще брал на копье кабана, как и пристало королю-воину, но спину по утрам уже ломило и, как это часто случается со стареющими мужьями, все большую власть над ним забирала королева Сихильда, мать его юного сына Хариберта. Сихильда была младше мужа на четырнадцать лет и теперь находилась в лучшей женской поре, покоряя окружающих зрелой красотой. Собственно, именно из-за нее она, еще совсем юной девчонкой, и стала наложницей короля, а после смерти соперницы Бертетруды – полновластной королевой. Именно королева Сихильда и сплела те нити, которые привели сейчас ненавистного пасынка Дагоберта на встречу с отцом.

В больших покоях горел огромный очаг. Тут не было теплого пола, ведь даже римские богачи отапливали в холода лишь часть помещений. Здесь король давал пиры, здесь собирались на свои соборы епископы со всей Галлии, здесь он принимал послов и чиновников из всех трех королевств. Рушить старые традиции он не стал и сохранил все три короны, отчаянно борясь, чтобы не появилась четвертая. Знать Аквитании[6] тоже поднимала голову и требовала себе отдельного короля. Здесь, в этом зале, Хлотарь принял своего семнадцатилетнего отпрыска, как бы подчеркивая, что будет говорить с ним не как отец, но как повелитель. Дагоберт, плечистый здоровяк, длинные рыжеватые волосы которого свисали почти до самой поясницы, надел зеленый плащ с красной полосой, как и подобает воину. Длинная рубаха из тонкого полотна была стянута широким наборным поясом, на котором висел меч. Расшитые туфли перепачкались грязью, как и чулки, обмотанные кожаными лентами до самых колен.

– Садись, сын, – радушно повёл рукой Хлотарь, когда Дагоберт выпрямился после почтительного поклона, смахнув назад длинные волосы. Впрочем, его поклон оказался короток и не слишком глубок, что не укрылось от взора старого короля. Волчонок начал отращивать зубы, как и должно было неизбежно случиться. Ведь такова жизнь!

– Ты звал меня, отец? – с каменным лицом спросил Дагоберт, до которого уже доносились всякие неприятные слухи из отцовского дворца.

– Звал, – ровно ответил Хлотарь. – Я вверил тебе восточные рубежи наших земель. Расскажи мне, как ты управляешься там?

– Ты про то, что венды сожгли Кёльн? – набычился Дагоберт. Он понимал, что допустил непростительную ошибку, прозевав нападение полудиких племен, но признаваться в этом не собирался. – Я покарал их за это! Они забудут, как приходить в наши земли!

– Покарал? – удивленно поднял бровь Хлотарь. – Кого именно ты покарал? Саксов, через земли которых пошел с войском? Наших подданных тюрингов, которые тоже пострадали? Или сербов, с которыми мы теперь больше никогда не будем друзьями? А ведь сербы признавали мою власть до этого.

– Мне плевать на саксов, тюрингов и сербов, – высокомерно ответил Дагоберт. – Мы наказали тех, кто напал на нас.

– Зачем ты лжешь мне? – глаза Хлотаря опасно сверкнули. – Мне тоже плевать на эти племена, но ты никого так и не покарал. Вместо этого ты окончательно разорил саксов, которые нам ничем не угрожали и должны были платить положенную дань, и посеял ненависть в сердцах сербов, вождь которых Дерван стал мне другом. А теперь те, кто сжег Кёльн, проедают добычу и открыто насмехаются над нами.