Но Соколина не заметила его взгляда, ибо сама во все глаза смотрела на отца.

– Что ты такое говоришь? – воскликнула она слегка дрожащим голосом. – Зачем тебе вызывать его на поединок?

– Так сделал Харальд Боезуб. Когда он был уже так стар, что едва таскал ноги, то объявил войну сразу всем окрестным конунгам и поехал на битву в повозке, велев привязать себе по мечу к каждой руке. И его сразил сам Один. Я немногим хуже родом, чем старый Харальд, и тоже хочу умереть достойно. Во мне тоже есть кровь королей! Пусть меня сразит бог или хотя бы его дальний потомок! – Свенгельд пристукнул кубком, который она подала ему, о подлокотник. – Этот рыжий вполне подходит.

– Ты создашь этим немалую трудность для Ингвара, твоего воспитанника! – заметил Сигге. – Если его воспитателя убьет его же родной брат, что он будет делать?

– А это, – Свенгельд перевел на него тяжелый взгляд из-под косматых бровей, – уже не моя забота. Я уже научил его всему, чему только мог, пусть поворачивается сам!

Соколина убежала, мы остались вдвоем. Хакон смотрел на дверь, за которой она скрылась, а я – на него. Надо послать за пивом или квасом, может, за детьми – к тому времени я их уже покормила и снарядила гулять в ожидании, когда мы с Соколиной соберемся за «заячьей кровью». Но я молчала, лишь смотрела на своего дядю. Даже в полутьме избы он был красив, как огонь в сумерках. До того мне казалось, что он почти ничем не напоминает другого моего дядю – Ингвара киевского, хоть они и были родными братьями. Но сейчас сходство появилось: в выражении непростой думы на челе, которое я еще в детстве видела у вуя Ингвара так часто…

Наконец Хакон поднял на меня глаза и слегка улыбнулся, прося прощения, как учтивый человек, что позволил себе забыться в чужом доме.

– Кажется, мне здесь мало кто рад. Или все же убить хотели не меня, а воеводу? Как ты думаешь, сестра? – Он подошел, сел рядом со мной и взял за руку. – Я не могу здесь верить никому, кроме тебя. Тебе ведь я могу верить?

По глазам его было видно, что он просто очень хочет верить в этом чужом месте хоть кому-нибудь. И я сжала его руку: я тоже так нуждалась хоть в одном близком и надежном сердце, нуждалась все шесть лет своего замужества!

Но я не сразу нашла слова. Как радостно было думать – я вообразила это на миг, – он, мой родной дядя, поселится здесь, женится на Соколине, со временем займет место Свенгельда и всегда, все годы лежащей впереди жизни, будет близкой душой, защитой и опорой мне и моим детям. Сейчас, после смерти свекрови, я сумела стать хозяйкой в доме и приструнила прочих баб, но годы владычества надо мной ворчуньи Багряны и унылой хромуши Гвезданы помню очень хорошо. Они попрекали меня на каждом шагу, изобретали множество обидных прозвищ; впрочем, я быстро привыкла и, не зная за собой вины, научилась не слышать брани.

Это теперь, оставшись без своей покровительницы, тетка Гвездана мне кланяется и лыбится во весь свой щербатый рот… А стоит мне нахмуриться, она делает плаксивое лицо, будто ее сейчас будут бить. Но я знаю: случись что, переменись ветер, и все они набросятся на меня, как волчья стая. И на моих детей… Конечно, Свенгельд, пока в силах, не даст в обиду племянницу своего князя, но Свенгельд стар. Если бы его сменил именно Хакон, я была бы почти спокойна за будущее.

Но эта проклятая колючка! Такая мелочь, дрянь – а сумела разом все разрушить. Мне вспомнилось, что говорил о приезде Хакона мой муж, и сердце замерло от страха: а что, если Володислав как-то к этому причастен? Испугался, что Хакон прислан Ингваром на смену старому Свенгельду. Внезапная смерть любого из них пойдет древлянам на пользу. Сейчас, пока Свенгельд и Хакон не успели поладить, это вызовет раздор в роду русских князей, а для древлян это будет просто подарок.