Она посмотрела на него, впервые по-настоящему вглядевшись в лицо. Довольно приятное, хотя и простоватое. Темные волосы упругими завитками касались белого острого воротника сорочки, который упирался в мягкую щеку с короткой щетиной. Аврелию шел костюм этой эпохи, вид у него и правда был лощеный, как у аристократа.

– Зовешь меня лгуньей? Хорошее начало рабочих отношений.

Он пропустил пальцы сквозь завитки волос и задумчиво произнес:

– Коллеги все, как один, вздыхали с того, какая ты классная. Юджин кипятком писал от радости, что пристроил меня к тебе. Но я пока только и слышу, как ты ворчишь, хотя не успел сделать ничего плохого, чтобы…

Его солнечное сплетение встретилось с ее твердой рукой, она вынудила его остановиться и посмотреть ей в глаза.

– Послушай, Веспасиан, я привыкла работать одна, и стажеры мне не нужны. У начальства могут быть свои планы, но я тебя не хотела.

Потерев ребра, Аврелий ответил:

– Я тебя тоже пока не хотел, но давай дадим друг другу немного времени.

Она несколько мгновений мрачно глядела на него, затем просто продолжила путь, он поспешил следом.

– Ну, я, если честно, очень рад, что мне достался такой профи, – заметил Аврелий вскоре. – Кроме шуток, на обучении нам о тебе рассказывали. О тебе и об Артуре Кинге.

Она фыркнула:

– И почему ты к Кингу не пошел?

– Юджин сказал, что он больше не берет стажеров, – беспечно отозвался Аврелий, а затем, будто спохватившись, добавил: – ну, и мне без разницы было, к тебе или к нему, вы оба крутые.

Лесть. Подлый, но действенный инструмент. Констанция позволила удовольствию от его слов захватить душу. Ненадолго.

Несколько минут они шли в тишине, нарушаемой лишь шумом машин на широком – по Питерским меркам – Московском проспекте.

– Тебе не нужно беспокоиться на мой счет, – заявил вдруг Аврелий, когда они уже подходили к воротам.

Кажется, он, в отличие от Констанции, не мог хранить молчание слишком долго.

– Беспокоиться? – усмехнувшись, повторила она, удивляясь выбору слова.

Уже пару лет ничто не заставляло ее беспокоиться. Ты беспокоишься, когда что-то настолько важно, что боишься это потерять или испортить. Но когда у тебя ничего нет, все, что остается – заполнять пустоту работой, делами, какими-то очевидными, близкими целями и задачами.

Все считали Констанцию первоклассной книжницей. Они не знали, что единственной причиной потрясающей эффективности было отсутствие эмоционально значимых вещей в жизни. Последние три года ее разум, чтобы занять себя, брал новые и новые дела и щелкал их, как орешки. Душа при этом находилась в спячке. Никаких тревог. Никаких переживаний. Только глубоко запрятанная тоска.

Возвращение в Петербург, правда, поставило все с ног на голову: Констанция будто вернула себе не только родной город, но и частичку прежней себя. Мама после одного из телефонных разговоров заметила “напряжение и нерв”. Пришлось объяснить это нездоровой питерской атмосферой. Не хотелось признаваться маме и, главное, конечно, себе в том, что все старания по созданию себя шаг за шагом развеялись прахом. До свидания, равнодушное спокойствие. Здравствуй, нервная Констанция, желающая всем что-то доказать, ожидающая от себя и от других только идеального выполнения всех задач.

– Единственное, что меня беспокоит, это то, что ты слишком много разговариваешь, – сообщила Констанция стажеру, не глядя в его сторону.

Он вздохнул и далее не проронил ни слова, пока они не оказались у выхода из парка.

– Ну что, едем к Свете? – уточнил Аврелий, пока Констанция разбиралась с приложением на телефоне.

– Да, я уже вызвала такси, – бросила она.