– Дом построили в пятьдесят шестом. Уже несколько лет.

– Вы не знаете, где-нибудь здесь живут Андерссоны? Ларс Андерссон?

Он качает головой.

– Я знаю не всех, но жена обычно знакомится с новыми соседями и помогает им освоиться. – Он пожимает плечами. – Такого имени я ни разу не слышал.

– А на этом участке, прямо тут, когда-нибудь был дом? Или, может, его собирались строить?

Он снова улыбается в усы.

– На нашей памяти – нет, мэм.

Я улыбаюсь в ответ.

– Спасибо большое. Наверное, я перепутала номер дома.

– Удачи с поиском Ларса Андерссона, мэм. Доброй ночи!

Прохожий уходит, собака трусит следом.

– Да, – говорю я вслед удаляющейся фигуре. – И вам доброй ночи.

Больше мне здесь делать нечего. Растерянная и опустошенная, я покидаю Сазерн-Хиллз и медленно бреду к Йель-авеню. Минут двадцать стою на остановке, но, видимо, по вечерам автобус не ходит. У всех жителей есть машины – мимо меня проезжают новые «Форды», «Шевроле» и «Доджи». Я сдаюсь и иду пешком до Эванс-авеню, сажусь там на нужный автобус. За сегодняшний день я прошла три или четыре мили и натерла страшные мозоли, потому что утром, разумеется, даже не подумала об удобной обуви. Опускаюсь на свободное место и осторожно сбрасываю туфли, чтобы чуть-чуть размять усталые ноги. Смотрю в окно. Когда автобус подъезжает к моей остановке, снова надеваю туфли, выбираюсь из автобуса и иду домой по Вашингтон-стрит.

По дороге я начинаю размахивать руками. Рассеянно завожу правую кисть за спину, будто поднимая теннисную ракетку. Ощущение приятное – движение кажется инстинктивным, естественным, словно у меня от природы талант к этому спорту. Ноги больше не болят, будто и не было никакой долгой прогулки. Смеюсь над собой, качая головой. Господи, какая чепуха. Мой разум играет со мной хитрые шутки, а тело ему подыгрывает.

Стоит ясный прохладный вечер, какие бывают ранней осенью, и многие соседи сидят на своих крылечках.

– Здравствуйте, мисс Китти! – кричит мистер Моррис из дома на углу. Он курит сигару и качается в ветхом деревянном кресле с плетеной спинкой. Ему уже почти сто лет. Мистер Моррис переехал сюда из Огайо вместе со своими родителями и сестрами в 1870-х, учился в одной из первых школ Денвера, окончил недавно основанный Денверский университет. Работал репортером в местной газете, завел семью и вырастил детей, а теперь живет здесь со своим овдовевшим сыном, который и сам уже далеко не мальчик. Мистер Моррис говорит, что помнит, как его отец вернулся с Гражданской войны, но после нехитрых арифметических подсчетов начинаешь сомневаться, действительно ли тот солдат был его отцом.

– Добрый вечер, мистер Моррис!

Я машу рукой, однако на крыльцо к нему не поднимаюсь. Сегодня я слишком занята собственными мыслями.

Другие соседи тоже улыбаются и здороваются, когда я прохожу мимо. Мы все хорошо знаем друг друга. Представляю, что они рассказывают обо мне посторонним: «Старая дева, со странностями, конечно, но милая. У нее замечательный книжный магазинчик на Перл-стрит! Обязательно туда загляните».

Я иду домой, отмечая про себя, как сильно разнятся Вашингтон-стрит и Сазерн-Хиллз. Там много простора, дома не жмутся друг к другу. И почти нет высоких деревьев, во дворах перед особняками только молодые саженцы. А вдоль моей улицы к небу тянутся стройные ели и тополя.

Район Платт-парк, где я выросла, был построен в самом начале века. Здесь поселились религиозные семьи, эмигрировавшие из Нидерландов в «Маленькую Голландию» – нашу округу по сей день так называют. У многих домов ступенчатые фронтоны на голландский манер, а реформатские церкви встречаются почти на каждом углу. Сейчас это рабочая окраина, на которой живут техники и уборщики из университета, работяги с фабрики на Южном Бродвее, клерки и мелкие торговцы. Раньше все ездили в центр города на трамвае.