– Исторической – наверняка.

– Скажите, что бы вы делали на моём месте, если бы книга… – Олтаржевский помялся, – …словом, если бы всё, что вы рассказали о ней, оказалось правдой?

Старик пошевелил бровями. По его мнению, подобно многим неустроенным людям, этот странный человек искал причину своих неудач во враждебных потусторонних силах. Но вслух сказал:

– Смотрите на вещи философски! Бог помогает хорошим людям. Всё образуется.

– Я атеист, – проворчал Олтаржевский, сердясь, что выставил себя дураком.

– Доживите до моих лет, а там решайте, кто вы. Вы можете отказаться от затеи вашего приятеля?

– Я обещал. Иначе получится, что струсил.

– Ну уж – струсил! Вы ничем ему не обязаны. Вы и так сделали больше, чем могли.

– Вы ему не верите?

– Я его не знаю. Если вы откажетесь, то избавитесь от другого своего предрассудка, будто вам помогает чудо. – Олтаржевский промолчал. – Раз не хотите, подстрахуйтесь.

– Как?

– Откуда же я знаю! Вы умеете руководить людьми? Вести дела? Если ваш приятель сбежит из России, вы сами выкарабкаетесь?

– Руководить – руководил! А вот выкарабкаться… – Олтаржевский почесал затылок.

Букинист посмотрел на ручные часы и вскинул брови:

– Извините, мне пора!

В прихожей Олтаржевский помог ему одеться. Как старик ни отнекивался, Вячеслав Андреевич, запихнул несколько пятитысячных купюр в карман его куртки.

– На Арбате в каком-то смысле вы спасли мне жизнь. Это малое, чем я могу вас отблагодарить. Тем более что мне это ничего не стоит, – сказал Олтаржевский.

Старик, растроганный, спрятал деньги поглубже, и пошёл к двери.

Вячеслав Андреевич какое-то время смотрел на книгу.

Затем, зажёг газ, осторожно провёл обложкой по огню, и тут же отдернул руку.

Он изумленно осмотрел покрасневшие фаланги пальцев:

– Фигня какая-то.

Знакомый липкий страх расползся от живота к горлу.

Олтаржевский вдруг распахнул тетрадь и со злости изо всех сил рванул несколько страниц. При этом так неудачно вывернул запястье, что вскрикнул от боли.

Очухался, сидя на полу: запястье ныло – очевидно, падая, он повредил руку.

Книга валялась рядом. Олтаржевский сердито отпихнул её ногой.

Он представил со стороны, как воюет с тетрадью. Морщась от боли, кое-как поднялся, и, придерживая запястье, с книгой под мышкой заковылял в спальню.

На постели он долго смотрел в потолок, обдумывая разговор с букинистом.

В голову лезли странные мысли. Если тетрадь, как рассказывал старик, давала владельцу то, что он хотел – сразу, в обмен на время, которое тот потратил бы на осуществление мечты, то за всю жизнь человек мог загадать, лишь несколько желаний.

Уничтожить тетрадь, похоже, тоже нельзя. Если только вместе с хозяином! Вспомнив эксперименты с огнём, Олтаржевский решительно пробормотал: «Чушь!»

«Лучше подумай, как управлять людьми, если примешь предложение Гуся?»

Он придвинул к себе новый ежедневник и записал: «Учись убеждать: пусть все соглашаются с моим мнением!» Тут же захлопнул и оттолкнул книгу.

Затем, не раздеваясь, повалился на бок и заснул крепко, без сновидений.

7

Утром Олтаржевский позвонил отцу на квартиру в Бескудниково, уверенный, что не застанет его дома. На такси отправился на стоянку за своим стареньком «опелем», а оттуда – в дачный посёлок Красная Пахра. С тех пор как Андрея Петровича, после путча, уволили из «Московской правды», он сначала один, а затем с женой Светой, почти безвылазно сидел на даче.

Киевское шоссе в область почти пустовало, и к полудню Вячеслав Андреевич был на месте. О давешнем вечере ему напоминало нывшее запястье и ожог под локтём.

Он оставил машину у шлагбаума и, махнув охраннику в будке, зашагал по дорожке. За забором посёлка чернел еловый лес. У ворот три старые кривые сосны поскрипывали на ветру среди пушистых ёлок. Меж богатых особняков жались избушки НИИ. Где-то лениво тявкала собака. Дробным эхом стучал молоток. Пахло близкой зимой.