– Я не имею никакого отношения к смерти этого ничтожества, – заверил Холмса его светлость, – и я был бы вам очень признателен, мистер Холмс, если бы вы поехали в Дорсет, нашли настоящего убийцу и вернули мне мое доброе имя. Великий Боже! Даже мои собственные арендаторы смотрят на меня с подозрением!»

Когда лорд Эббас закончил, Холмс помолчал несколько секунд, а потом объявил, что находит это дело достаточно интересным, чтобы им заняться. Если его светлость согласен оплатить его услуги, Холмс отправится с вокзала Ватерлоо в Дорчестер следующим утром в 9:13. Но гарантировать, что репутация лорда будет восстановлена, он не может. Лорд Эббас согласился, выписал чек на половину гонорара и покинул Бейкер-стрит.

Прибыв в Дорчестер, Холмс пошел в отделение полиции и познакомился с инспектором сержантом Грэнджером, который занимался делом Фосетта. Грэнджер, который с одной стороны искренне хотел выяснить правду, а с другой – опасался гнева местного вельможи, рад был принять помощь Холмса. Он подтвердил, что лорд Эббас точно изложил суть дела, и вручил Холмсу материалы, которые он собрал во время расследования.

Ночь убийства была необычайно бурной, ураганный ветер дул с юга-запада. Несмотря на это, одна из створок окна в комнате Фосетта всю ночь оставалась открытой. Грэнджер не обнаружил на клумбе под окном никаких следов. Заведующий корпусом Крэнмер сказал, что, насколько он знает, все наружные двери в здании были заперты изнутри.

Грэнджер допросил нескольких школьников. Большинство из них сказали, что им нравился учитель, но они не уважали его за чрезмерную горячность. Это был странный юноша, он никогда не запирал дверь своей комнаты и всегда держал открытым окно в кабинете, чтобы «остужать жар своего сердца».

Тело Фосетта обнаружил после завтрака один ученик, зашедший к учителю, чтобы посоветоваться насчет своей роли в домашней пьесе. Доктор, осматривавший труп, объявил, что тело пролежало шесть-восемь часов, что означает, что Фосетт был убит ранним утром. Его голыми руками задушил какой-то очень сильный человек, почти наверняка мужчина. Следов борьбы не было, из чего Грэнджер заключил, что либо учителя застали врасплох, либо они с убийцей были знакомы.

Фосетт по словам Грэнджера имел склонность к сочинению стихов, и в ночь убийства тоже работал над стихотворением.

– Должно быть, он вдохновлялся бурей, – сказал молодой полицейский, протягивая Холмсу листок бумаги, на котором были всего четыре строчки в окружении клякс:

Холмс прочитал их, кивнул и вернул листок полицейскому.

Сообщив Холмсу все, что он узнал, Грэнджер признался, что «зашел в тупик». Все, конечно, подозревали лорда Эббаса. Но его светлость клялся, что в ту ночь был у себя дома в Комптон-холле. Его жена, хрупкая боязливая женщина, подтверждала это. У них с мужем были раздельные спальни, и она рано ушла к себе, оставив мужа пить в одиночестве. Дворецкий вспомнил, что принес лорду бутылку портвейна в половине одиннадцатого, а потом пошел спать. Конюх не слышал, чтобы кто-нибудь ночью уезжал или приезжал. Когда на следующее утро он кормил лошадей, то ни одна из них не выглядела уставшей.

Грэнджер сказал, что даже если лорду Эббасу удалось ускользнуть из дома и добраться до Эпплфорда, совершенно невероятно, чтобы он – или посланный им убийца – мог войти в корпус Крэнмер, совершить убийство и уйти незамеченным, не оставив никаких следов. На это Холмс ничего не сказал.

Холмс наскоро пообедал и поехал в двуколке в Эпплфорд-колледж. Он добрался туда в середине дня и прежде чем объявить о своем прибытии, быстро осмотрел местность. Корпус Крэнмер, старинная постройка в форме буквы E, стоял на мысе метрах в 200 к юго-западу от остальных построек.