Вся боль была от страха
и того что отмахивался от голоса девушки
и касания девушки и девушкиного
душистого непритязательного девичества
утраченного три войны назад –
И О любовь моя люблю я тебя вновь
Я пес твой кот твой
твоя змея Клеопатрина
Я кровоточу безбольно
от Окончательного Бесформенного Обрезанья
пока чуть сдвигаю на тебе платье вверх
и целую твое чудотворно
млеком сочащееся колено
И пусть все вы кто глядите
и Б-же упаси!
страдаете в затрудненье
покуда я соскальзываю к Любви –
пускай всех вас объемлет скорей
девичество вашей собственной
темной девической религии
Сэйсэн танцует
У Сэйсэн долгое тело.
Ее бритая голова
грозит световому люку,
а ноги ее спускаются
в яблочный погреб.
Когда она танцует нам
на каком-нибудь нечастом нашем
празднике,
трапезная
с ее грузом невесомых монахов
и монахинь
отскакивает от ее бедер
словно Хула-Хуп.
Почтенные старые сосны
с треском выламываются из караульной службы
и вступают,
как и горы Сан-Гейбриэл
и плоские города
Клэрмонт, Апленд
и Внутренняя Империя.
Океан говорит с океаном,
произносит: Какого черта,
давай уж двинем и мы, подымемся.
Млечный Путь распускает свои спицы
и пробивается к ляжкам Сэйсэн,
как и миры запредельные
и миры нерожденные,
не говоря уж о темнейших дырах
задумчивой антиматерии
и случайных летающих мысленных объектов
вроде этого стиха,
от каких пиздец атмосфере.
Все это кружит у ее бедер
и того, что бедра эти в себе заключают;
все озаряется ее лицом,
ее ничьим выраженьем.
И еще этот страдающий дурень
вот тут, нет, вот тут,
кто считает, будто
Сэйсэн все еще женщина,
кто пытается найти себе точку опоры
там, где Сэйсэн не Танцует.
Вступаем в период
Мы вступаем в период замешательства, причудливый миг, когда люди отыскивают свет среди отчаяния и головокружение на вершине надежд. Миг этот еще и благоговейный, и в нем есть опасность. Людям захочется подчиняться голосу Авторитета, и в каждом уме поднимется множество странных конструкций того, что именно есть Авторитет. Семья вновь покажется основой, очень почитаемая, очень восхваляемая, но те из нас, кого проняли иные возможности, – мы просто сделаем вид, хотя вид этот будет любовным. Общественная тяга к Порядку привлечет множество упрямых непримиримых личностей его навести. На общество падет печаль зоосада.
Мы с тобой, кого тянет к безупречной близости, нам из боязни репрессалий не захочется обмолвиться и словечком пытливого восторга. Все отчаянное выживет за шуткой. Но клянусь – стоять я буду в зоне действия твоих духо́в.
Какой суровой кажется нынче вечером луна, словно лик Железной Девы, а не обычного неразличимого идиота.
Если считаешь, будто Фройд ныне обесчещен, и Айнстайн, и Хемингуэй, – просто дождись и погляди, что нужно сделать со всеми этими сединами тем, кто придет за мною следом.
Но будет там Крест, знак, понятный некоторым; тайная сходка, предостережение, Иерусалим, сокрытый в Иерусалиме. На мне будут белые одежды, как обычно, и я вступлю в Сокровенное Место, как делал из поколения в поколение, – вымаливать, умолять, оправдывать. Я войду в покой Невесты и Жениха, и никто не последует за мной.
Не сомневайся, в ближайшем будущем мы узрим и услышим гораздо больше эдакого от таких, как я.
>1 Я так и не нашел девушку
Так и не разбогател
Ступайте за мной
>2 Сентябрь 2003
>1 лишь бы побывать одним из них
>2 даже на самой нижней ступеньке
Моя супруга
Вот эта громадная женщина
(О Б-же она прекрасна)
эта громадная женщина
у кого, пусть даже она это все женщины,
весьма особая натура;
эта громадная женщина
какая приходит ко мне иногда
очень рано поутру
и выдергивает меня из кожи моей!
Мы «кружим по небесам»[14]
в нескольких милях над соснами