Питер жадно, но все еще с подозрением уставился на стакан зеленой жидкости. Все эти истории про британских туристов, которые пили за границей воду и отравились. «Индийский понос» и тому подобное. Две убедительные цитаты из Писания пришли ему на ум: «Не заботьтесь о том, что вам есть и что пить» из Матфея (6: 25) и «Для чистых все чисто» (Тит. 1: 15), но ясное дело – контекст там был другой. Он еще раз посмотрел на плакатик, предлагающий альтернативу воде, – пятьдесят долларов за триста миллилитров. Ну уж нет. Они с Би уже решили, куда потратят деньги, заработанные в этой миссии. Выплатят ипотеку за дом. Переоборудуют ясли в церкви, так что дети получат больше света и солнца. Купят микроавтобус, приспособленный для инвалидных кресел. Список был длинный. Каждый доллар, им потраченный, вычеркнет что-то из этого списка. Он поднял стакан и выпил.

Вкус нормальный. Божественный вкус, на самом деле. Была эта мысль богохульной? «Да хватит тебе, – посоветовала бы ему Беатрис. – В мире полно более важных вещей, о которых стоит беспокоиться». И скоро он сам это узнает. Он встал, спустил воду, выпил еще зеленой воды. Вкус ее отдавал чуть медвяной дыней, или, может, ему почудилось.

Все еще голый, он подошел к окну спальни. Должен же быть способ поднять штору, даже если выключатели или кнопки не видны. Он пробежал пальцами по пластинкам жалюзи и зацепил шнур. Он потянул, и штора поднялась. Ему пришло в голову, что, пока он налегает на шнур, его нагота может стать очевидной всякому мимоидущему, но было слишком поздно о том беспокоиться.

Окно – цельная панель плексигласа – открылось полностью. Снаружи царил мрак. Пространство, окружавшее аэропорт СШИК, походило на опустошенную землю, мертвую зону бесформенного битума с мрачными сараями, притворявшимися домами, и хилыми веретенообразными фонарями. Все это походило на парковку при универмаге, никогда не меняющуюся. И все же сердце Питера заколотилось и дух захватило от восхищения. Дождь! Дождь не падал вертикально, он… танцевал. Ну мог бы кто-нибудь сказать такое о ливне? У воды нет разума. И все же. Этот ливень покачивался из стороны в сторону: сотни, тысячи серебряных струй, и все они выписывали одни и те же элегантные изгибы. Ничего похожего на земные дожди, беспорядочно мечущиеся под порывами ветра. Нет, погода была безветренна, а движения струй – грациозны, струи беспечно качались по небу от края до края и в том же колышущемся ритме стучали в стекло.

Питер прижался лбом к стеклу, ощутив его блаженную прохладу. Он сообразил, что его слегка лихорадит, и подумал, что извивы дождя ему просто привиделись. Всматриваясь в темноту, он попытался сфокусировать взгляд на ореолах света вокруг фонарей. Внутри нимбообразных сфер капли казались яркими, как станиолевое конфетти. Их чувственные волнистые узоры были необычайно чисты.

Питер на шаг отступил от окна. Отражение его казалось призрачным, иссеченным неземным дождем. Его обычно розовощекое, доброжелательное лицо походило на лик привидения. И свинцовое мерцание далекого фонаря вспыхнуло внизу живота. Гениталии Питера приобрели рельефный, алебастровый вид, словно у греческой статуи. Он поднял руку, чтобы стряхнуть наваждение, вернуть себе человеческий облик. Но возможно, это был чужак, помахавший ему рукой.

>М>оя дорогая Беатрис!

>О>т тебя ни словечка. Я чувствую, что буквально подвешен в воз>д>ухе – словно замер на вдохе, пока не получу доказательств, что мы >м>ожем общаться друг с другом. Однажды я читал фантастическую >п>овесть, в которой молодой человек отправился на другую планету,