– И вот мы летим, – рассказывает дальше Люся, – летим как можем. Приехали к вокзалу минут за двадцать до отправления поезда. А поезд еще надо найти! А вагон она не помнит! А номера мобильного сестры у нее нет! А машину поставить негде!

И вот мы несемся с сумками по перрону! Бегу и ругаю себя: вот всегда ты найдешь приключение! Ехала бы спокойно со своими конфетами. Так нет, угораздило теперь пирожки для какой-то монахини таскать! И вдруг мы их увидели. И сразу поняли – это те, кого мы ищем! Около одного из вагонов все пассажиры на перроне в черном – монахи, значит, ну или священники, церковные, короче. Моя тетка в эту толпу – нырк! И через какое-то время выныривает вместе с сестрой. А сестра у нее, оказывается, в инвалидной коляске. И вот они обе плакать-обниматься-целоваться. А я стою с пирожками и сама реву почему-то. И вдруг ее сестра говорит: «А это твои сумки? Ты небось своих пирогов опять напекла с капустой, яблоками, с рыбкой!» – «Напекла! Аж две сумки!» – «Так давай, открывай сумки! Мы же все голодные! В аэропорту поесть не успели, сразу сюда! А здесь тоже никуда не уйдешь, потому что поезд вот-вот тронется. – И ко мне обращается:  —Матушка, будь добра, помоги пирожки раздать».

И знаешь, дорогой, я такого не видела: перед перроном полно церковных людей в черном и все пирожки жуют. И все счастливы. Даже дождь в этот момент закончился. И радуга на небе появилась. Такая огромная радуга. Я потом присмотрелась, а она двойная: рядом еще полукруг, только побледнее.

А мне радостно-радостно. И хорошо, что пирожков было много. Минут через десять посадку объявили, там еще половина сумки оставалось. Ну, если честно, я эту половинку сумки утаила немного, чтобы сестре моей пассажирки тоже досталось. А то пока они обнимались, так и не поели ничего. Хорошо, что я мою Марфушу успела привезти. Эта в инвалидной коляске впервые из своего монастыря вылетела, и то потому, что делегация собралась. Было у них счастливых десять-пятнадцать минут, а вспоминать эти минуты они будут, может, до конца жизни.

А когда мы Марфушину сестру в купе на коляске откатили, она кричит напоследок: «Как тебя звать? В молитвах помяну!» А мне неудобно, чтоб меня в молитвах поминала монахиня из Иерусалима. Я вроде как говорю: «Не надо! Спасибо!» А она как рявкнет: «Ну-ка, давай имя свое скажи!» И оно само у меня вырвалось: «Люся… Людмила».

А эта тетка, которую я на дороге подобрала и которую про себя Марфушей назвала, так она Марфой и оказалась! Представляешь?

– А монахиня Марией?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Люся.

– Так Марфа и Мария – они всегда вместе ходят. Иначе редко бывает.

– Правда? Не знала! Ну, короче, я своей Марфе билет купила, посадила ее на электричку на соседнем вокзале. Обнялись. Она повеселела и счастливая поехала домой.

А я еще конфеты уже для своей сестры передавала с Казанского вокзала. Мы тоже давно не виделись. Ну, не десять лет, конечно… А может, и десять… Ой, мамочки! Она ж не в Израиле живет, а здесь, в Воронеже! Десять лет! Что ж я конфеты все передаю? Так можно до конца жизни сестру не увидеть! Сейчас тебя отвезу, съезжу домой, соберу вещи и завтрашним поездом махну к ней на день рождения! Это же получше всяких конфет будет!

И засмеялась она на всю машину своим низким голосом. И глаза у нее загорелись!

– Ох, Марфуша! Надоумила! Ох, ты моя дорогая! Как хорошо, что ты мне встретилась! И когда я это для себя решила, как-то спокойно на душе стало, хорошо… И тут я поняла, что мне есть очень хочется. Смотрю: на сиденье два пирожка лежат. Марфуша моя позаботилась. Вку-у-у-усные! Сил нет. Съела их, так радостно мне стало. Еду, смотрю – ты посередине дороги стоишь и на машины бросаешься. Как же я теперь мимо проеду?