– Привратник задремал под орехом, – сбавляя тон, сказал мальчик. – Он хворает. Разве ты не знаешь? У него жар…

– Ладно. Ступай домой, скажи Феодосии, чтобы пришла. А чесалку я дам ей самой, когда освобожусь.

Мальчик убежал, и сивилла жестом приказала гонцу продолжать рассказ.

– К моей госпоже сватается богатый и могущественный человек. Он говорит, что муж госпожи утонул и она свободна. А если так, ее отказ выйти за него замуж оскорбителен. Она просит оракула сказать, жив ли ее супруг, вернется ли он к семье. И если жив и вернется, то как ей избежать брака с гневливым чужестранцем. Госпожа моя богата и красива. Мужчина этот уже теряет терпение. Он приплывает к нам по три раза в месяц, окруженный толпой друзей и рабов, привозит подарки, льстит, угрожает и даже заходил уже один раз в гинекей[7], и служанки еле умолили его вернуться к столу, где для них всегда готовят пиршество.

– Муж твоей госпожи жив и вернется, – твердо сказала сивилла.

Тут в храм вошла женщина в дорийском хитоне. Она раскраснелась от быстрой ходьбы и показалась гонцу молодой и красивой. Он даже подивился, что у нее есть десятилетний сын. Феодосия подошла к Дафне, и они начали шептаться.

Наконец сивилла сказала:

– Передай госпоже, что муж ее вернется. Пусть дожидается. А тому мужчине пусть скажет, что она согласна, но раз ее муж умер, она, как добродетельная жена, дает клятву соткать в его память погребальное покрывало. Как соткет, так будет свободна от своего прежнего брачного обета. И он должен подождать, чтобы не гневить Афину.

Гонец низко поклонился и пошел к дверям.

– Твою госпожу ведь зовут Пенелопой, – сказала ему вслед Феодосия. – Она была замечательной ткачихой еще в доме своего дяди Тиндарея. Вот пусть и ткет покров, лучший из всех, какие были сотканы в Элладе. Никто не удивится, что получается не быстро. А когда Одиссей вернется, напомни ему, что он задолжал Дельфийскому оракулу. Чтобы не забыл одарить храм, не скупясь.

Посыльный ушел. Женщины остались одни.

– Что мне делать, сивилла? – спросила Феодосия. – Все дети как дети, а этот Андроник как ураган. Все в доме переломал…

Обе засмеялись.

– Ты была точно такая, – сказала Дафна. – Пойдем, дам тебе чесалку…

Дафна плохо спала ночью. Феодосия была на сносях. Прошлые роды проходили тяжело. И в этот раз ее муж Алексайо изводил себя тревожными мыслями. Дафна клялась, что роды пройдут нормально, но тревога не оставляла его. Он и настоял, чтобы последние дни Феодосия провела у приемной матери, сивиллы Дафны. Ночь была душная, Феодосия ворочалась, постанывала и даже, когда задремывала, разговаривала во сне. С восходом Дафна поднялась, как обычно, ополоснула лицо и шею. Приказала рабыне приготовить бодрящий напиток из шиповника, мяты и лопуха и, только выпив чашу горячего питья, почувствовала, что способна сесть на треножник и слушать просителей. Услышит ли она голос будущего, пока было неизвестно. Но она выпрямила спину и знаком велела впускать.

Вошел юноша в сопровождении двух рабов. Дафна почувствовала, что с ним связано что-то странное, непонятное, неприятное… Одет богато, на пальце драгоценный перстень, но бледен, лишен загара, и движения медленные, вялые. Лицом изображал должную почтительность, но сивилла подумала, что неискреннюю.

– Говори! – велела она.

– Я сын фиванского царя Лая именем Эдип.

Дафна подняла руку, прерывая его речь. Неторопливо, умеряя сердцебиение, сошла с треножника, зашла в ойкос. Феодосия дремала, сидя на кровати, подложив под спину мешок с шерстью.

– Пойдем, – сказала Дафна. – Там сын царя Лая. Ты ему предсказывала. Помнишь? Мы не сказали посланнику все, что знали. Теперь его судьба исказилась – мне страшно. Пойдем, я хочу, чтобы ты была рядом.