Его неутомимые, стройные ноги утопают и в ягеле, и в стланике – атласной глубине веселого леса.

Он видел все и радуется своей родине. Живет как личность и не согласен на неумеренное возвышение. Хочется обнять его и понюхать за радость.

Медное небо начинает свой путь с прохлады. Затем, постепенно возвышаясь, заканчивает свой ненапрасный труд где-то на жарком континенте, и люди, кожей и речью похожие на землю, копаются в чем-то жарком и красном, извлекают разные вкусности и редкие корнеплоды. И так круглый год.

Северный человек же, встречая диких уток и гусей, всегда знает, что у этих прекрасных птиц много доброжелателей там, где начинается солнце. Люди соединяются только через разные проявления любви к природе.

Разные озера, реки, океаны всегда помнят благодарный взгляд человека. Маленький человеческий детеныш с крошечным ртом, мудрые старые люди, перешагнувшие уже свой вид и подвид, в едином порыве, кожей питаются водой. Вода живет на Севере. И все ее дочери помнят о своей родительнице.

Родительница эта, как и все животворящее, не помнит зла и обещаний. Вся ее жизнь – священная работа. Там, где она, не может быть голода, пустых обещаний и ожидания. И телесные существа, люди, должны именно так жить и процветать.

Северные росы лежали на лице остывающей земли, когда подошел к своему конечному источнику старый лось. Хорошо умирать и сегодня, и через пятьдесят лет.

На ягелевой поляне лежали новорожденные косули. Северный человек подошел к ним, погладил, понюхал. Напомнили они ему о детях вообще.

 А.П. Мунхалов. Счастье. 1969, линогравюра

Человеческие воспоминания, зачастую такая ерунда – сплошные разочарования и обиды. Под эти качества возникли разные лукавые учителя. Они хороши, когда ты мал духом. Вырастешь – отбрось их с благодарностью. Северный человек, не поддавайся грусти.

Ведь чего греха таить – умеет долго грустить северный человек. Он должен в течение всей жизни помнить этот свой полусон-полуплач и усесться наконец верхом на этот долго ноющий гнилой зуб своей души и поскакать в смеющемся вихре.

Вихри его закрутят, припадая щекастыми улыбками, невидимыми руками отмоют странно прилипчивый тлен под громкими названиями, в которых обозначились лишь краткие даты рождений, любовей, смертей, и высветится лишь краткий искренний свет его данной души.

И беспечально гляну я на этот пахучий лист души, который мне откроется так же быстро и остро, что захочется сравнить его с огуречным запахом человеческих рук.

И возликует, и обрадуется душа моя небесная, столь долго живущая среди мятых, мягких существ, что увижу я всю краткость и обещание иных ветрил среди струящегося, оранжевого воздуха, который поднимает мои древние, прекрасные волосы.

И скажут мои губы в неоправданной телесности своей слова невероятной благодарности высоким, не каждодневным порывам, которые высвечивают нашу жизнь из неожиданных углов высокой судьбы.

Только углы высокой судьбы могут привлечь и обратить наше внимание. И тогда многолетние наши ожидания, наши печали и долгие слезы, которые никогда не вернутся в карман времени, обернутся нам благами, улыбающиеся лица которых называются неизбежными чудесами.

Неизбежные чудеса – как решето – вылавливают спелых и готовых. Сок готовых и спелых струится меж пальцами еще более четких и прозрачных. Они попадают в сито времени, делая дорогу и карту вновь прибывающим. Сами же распространяются в бесчисленных закромах, где нет памяти, а лишь стальная воля в сверкающей шашке.

Потому что кроме неизбежных чудес заниматься человеку нечем. Так как структура наша, слишком человеческая, не годна для высокой судьбы. И Север – преддверие других воспоминаний, хотя они и стучатся к нам в каждый день.