– Надо полагать. Но это не моя область, так что наверняка я не знаю.

Некоторое время мальчик молча смотрел в огонь, а потом заговорил снова:

– Если желудь для вас оставлял мистер Лакхерст, то…

– Да, понимаю. Ты хочешь спросить, каким образом я теперь буду связываться с… с другими людьми? Есть еще один способ. Придется им воспользоваться.

– А что это за другие люди?

– Этого я тебе сказать не могу. Просто потому, что и сама не знаю.

– Но как же тогда все это началось?

– Кое-кто попросил меня о помощи.

Мальчик медленно пил шоколатл и, казалось, тщательно что-то обдумывал.

– А эта «другая сторона», о которой они пишут? – наконец спросил он с опаской. – Это ведь Суд Консистории, да?

– Хм-м-м… Ты сам видел достаточно, чтобы понять, – и наверняка понял, насколько они опасны. Дай честное слово, что больше не сделаешь ничего такого, что может указать на твою связь со мной или с тем деревом у канала. Обещай, что не станешь делать больше ничего опасного.

– Обещаю, что постараюсь, – ответил Малкольм. – Но если все это – такой большой секрет, то как я пойму, опасно ли то, что я делаю, или нет?

– Что ж, с этим не поспоришь. Но можешь хотя бы пообещать никому не рассказывать о том, что ты и так уже знаешь?

– Да, это я обещаю.

– Спасибо, это уже очень много. – Но та самая мысль стучалась ей в голову слишком настойчиво. – Послушай, Малкольм, – сказала она. – Когда те двое из ДСК пришли в «Форель» и арестовали мистера…

– Мистера Боутрайта. Но они его не арестовали. Он сбежал.

– Ну да, да. Скажи, они о чем-нибудь таком тебя не спрашивали?

– Нет. Спросили только о человеке, который ужинал в «Форели» за неделю до того. Вместе с бывшим лордом-канцлером.

– Да, я помню, ты говорил. Но ты уверен, что к вам приезжал сам бывший лорд-канцлер Англии? Лорд Наджент? Может, это был обычный человек, а друзья называли его лордом-канцлером просто в шутку?

– Да нет же! Настоящий лорд Наджент. Папа мне потом показал его фотограмму в газете.

– А ты не знаешь, почему эти люди из ДСК о нем расспрашивали? Это как-то связано с ребенком?

Малкольм вздрогнул от неожиданности. По совету сестры Фенеллы он все время был начеку, чтобы не сболтнуть что-нибудь о Лире; но, с другой стороны, когда старушка-монахиня поняла, что о девочке все равно уже знают слишком многие, она сама сказала, что, может, не так уж это и страшно.

– Э-э-э… а вы-то откуда знаете про ребенка? – выпалил он.

– А разве это секрет? По правде говоря, я просто случайно услышала о нем, пока сидела в «Форели». Кто-то говорил, что монахини… не помню точно, но, в общем, как-то это касалось ребенка.

– Ну, – пожал плечами Малкольм, – раз уж вы и так о ней слышали…

И он рассказал все по порядку, начав с того, как трое джентльменов смотрели на монастырь за рекой из окошка в Зале-на-Террасе, и закончив тем, как сестра Фенелла показала ему малышку Лиру и ее крошечного свирепого деймона.

– Да, это и вправду интересно, – согласилась Ханна.

– А вы знаете про закон об убежище? – спросил Малкольм. – Сестра Фенелла рассказала мне об убежищах, и я подумал, не потому ли они решили отправить девочку в монастырь? А еще она сказала, что некоторые колледжи тоже могли давать убежище.

– По-моему, в Средние века убежище можно было найти в любом колледже. Но сейчас беглецов укрывает только один.

– И какой же?

– Иордан. И, кстати, недавно они кое-кого приютили. В наши дни такое случается в основном по политическим причинам. Если какой-нибудь ученый разозлит правительство, он может укрыться в университете. Для этого есть специальная фраза на латыни, которую он должен сказать Магистру – главе колледжа. Как бы заявить о своем праве на убежище.