Корам инстинктивно взвился – человек свалился с него – и, размахнувшись, со всей силы нанес удар куда-то в сторону гиены. Он не знал, куда попал, и надеялся только, что не задел Софи, – но удар был поистине жесток. Он услышал, как треснули кости, и увидел в сумраке, как кошка пытается вырваться из челюстей монстра. Цыган восстановил равновесие, прицелился и обрушил град ударов на уже сломанную лапу гиены, не ослабляя натиска, ибо стоит той захлопнуть пасть – и Софи с Корамом умрут в то же мгновение.

Гиена разжала зубы и завопила; Софи вывернулась и, невзирая на отвращение, вцепилась в руку незнакомца, разрывая кожу когтями и пуская кровь. Человек, крича от той же боли, которая терзала сейчас его деймона, вырвался и кинулся прочь, волоча за собой гиену. Та рычала и щелкала зубами от нестерпимой муки и ярости. Корам охотно последовал бы за ними и довел дело до конца – теперь, когда оба врага были ранены, – но не успел выпрямиться, как потерял сознание и снова упал на мостовую.

В себя он пришел несколько секунд спустя. Кругом царила тишина. Кроме них с Софи, в переулке никого не было.

Голова у Корама кружилась. Он попробовал сесть, но Софи сказала:

– Лежи. Пусть кровь прильет обратно к голове.

– Они ушли?

– Убежали. Ну, во всяком случае, он. Не думаю, что она еще когда-нибудь сможет бегать. Он нес ее на руках: тварь обезумела от боли.

– Почему… – договорить он не смог, но она все равно поняла.

– Ты потерял много крови.

До сих пор ему было не особенно больно, но теперь, когда боевой раж стал отступать, он вдруг сразу ощутил все: и длинную царапину от пули, оставшуюся на коже головы, и влажное тепло на шее, и холод, окутавший плечи. Корам послушно лег, чтобы восстановить силы, и некоторое время полежал, а потом все-таки осторожно сел.

– Ты сильно пострадала?

– Могла пострадать. Если бы эти челюсти сомкнулись, они бы вряд ли когда-нибудь разжались.

– Надо было его прикончить. Черт, какой противник! Думаешь, он московит?

– Нет. И даже не спрашивай, почему. Может, француз?

Корам встал, держась за стену. Он посмотрел в один конец переулка, потом в другой и сказал:

– Ну, тогда пойдем. Пора спать. Не слишком-то здорово мы с тобой сработали, Софи.

Ребра у него отчаянно ныли – наверняка, как минимум одно сломано. С головы густо бежала кровь; к коже словно прижали раскаленный железный прут. Цыган подхватил деймона на руки, и Софи занялась его раной, нежно вылизывая и промывая ее всю дорогу до пансиона.

Вымывшись в единственно доступной сейчас – то есть холодной, как лед – воде, Корам надел чистую рубашку и сел к столу. При свете свечи он написал письмо, постаравшись рассказать обо всем как можно лаконичнее:

Лорду Надженту.

Леди приезжала в Уппсалу для консультации с профессором физики, Акселем Лёвгреном. Задавала «весьма проницательные вопросы» о поле Русакова и о его связи с человеческим сознанием. Лёвгрен подозревает, что она действовала по указке ДСК. Затем она пожелала, чтобы профессор Халлгримссон воспользовался алетиометром и выяснил, где ее дочь. Он то ли не смог, то ли не захотел – короче, не стал этого делать. Судя по всему, леди узнала, что ведьмы сделали какое-то пророчество об этом ребенке, но что именно в нем говорится, не имеет понятия. Помните нашего доброго друга, Бада Шлезингера? Я встретил его у Мартина Ланселиуса в Троллезунде. Он отправился дальше на север, чтобы расспросить об этом знакомых ведьм, и выйдет с вами на связь, как только вернется. Еще одно: от самого Новгорода за мной следил человек, чей деймон – гиена. Я его не узнал, но он держался, как хорошо тренированный агент. У нас случилась стычка, и ему удалось спастись, хотя его деймон ранен. Он меня очень интересует.