Когда он уже повернулся, чтобы выйти, она сказала:

– Шалев – это все из-за нее? Вулдон говорил о ней.

Фулкром медленно вернулся, обдумывая ее слова.

– Да, верно. Мы считаем, что это она стоит за всплеском криминальной активности в последнее время. А ты о ней что-то знаешь?

– Когда я была на Исле, у культистов, они упоминали ее имя. Я еще удивилась, что это, оказывается, женщина.

– Почему же ты молчала? – спросил ее Фулкром, всеми силами сохраняя спокойствие.

– Ну так меня никто не спрашивал.

– И что ты о ней знаешь… ну, о Шалев?

Лан сказала:

– Да почти ничего. Слышала только, что она сбежала. Это было, когда я… ну, вы понимаете.

Фулкром согласно кивнул.

– Она кого-то убила, несколько человек, на Исле. Странные у них там порядки – вообще культура непонятная, – но ей там были не рады. И отправили ее на безлюдную часть острова, вроде как в ссылку, – хотя какая там ссылка, у них ведь даже законов нет. А потом она исчезла. Похоже, она была не такой, как все на том острове. И у нее свои счеты с империей – из-за родины. Вот все, что я о ней знаю, клянусь.

– Спасибо, Лан. Мы и этого не знали.

В тот же вечер Фулкром, полулежа в огромном кресле в кабинете рядом с главной операционной и щурясь на свет единственного фонаря, потягивал горячий чай со специями. Рядом с ним лежал раскрытый блокнот, в который он время от времени записывал свои соображения о том, как превратить Рыцарей в действенную силу, способную свести на нет волну преступности в городе. Еще он записал туда свои размышления о Шалев, основанные на информации, полученной от Лан: похоже, что эта женщина вела свою войну с империей и, мстя за что-то в своем прошлом, целенаправленно уничтожала все, что было дорого их городу.

Он дождался, когда крики Рыцарей стихнут и трансформации перейдут в более глубокую стадию. Закрыв глаза, он думал, как страшно будет, если пережитая ими сейчас боль навсегда отравит им жизнь. Параллельно он размышлял о том, что в наружности Лан спровоцировало его память. «Адена… Конечно, кто же еще!» Воспоминания о погибшей жене и то, что он нашел в себе силы признать, что думает о ней, разоружили его.

Вдруг в комнату вошел Уртика, взбодренный очередным заседанием Совета.

Фулкром поднялся на ноги и поклонился, приветствуя его.

– Селе Уртики, мой император.

– Поменьше придворных фокусов, следователь, – заявил Уртика и знаком велел ему сесть.

Пройдясь по комнате туда и обратно, Уртика остановился за креслом Фулкрома и вдруг опустил ладони ему на плечи. Фулкром заметил, что длани властелина дрожат. «Что это с ним, нервничает, что ли?»

– Они были правы насчет тебя, – объявил Уртика.

– В чем именно, мой император? – поинтересовался Фулкром.

Император обошел кресло и встал к следователю лицом, загородив собой фонарь на столе.

– В том, что ты и вправду как никто умеешь убеждать. По крайней мере, с этими неудачниками ты справился. Они еще никого так не слушали, как тебя. Давай договоримся: я не люблю тупиц и лентяев. – Уртика ненадолго умолк, словно обдумывая, что сказать дальше. – Но я хочу верить, что люди этого города будут с замиранием сердца следить за твоими достижениями, следователь. Я… я не многим доверяю в Балмакаре. Люди здесь все время чего-то от меня хотят, ждут моей милости.

«Это что еще за промывка мозгов?»

– Я не прошу вас верить мне, – сказал Фулкром. – Мы будем работать. Вы увидите результаты.

– Результаты – вот именно. – Уртика вдруг встрепенулся и заговорил уже совсем иначе: – Я должен видеть результаты, а горожане – избавиться от своих страхов. Ответственность за это возложена на тебя, как на отличного организатора и дельного профессионала, так что смотри не подведи.