А это случилось на медкомиссии перед вылетом:

Незадолго до нее папа делал машину. Мазут полностью не отмылся, и на руках остались следы. Одна из медсестер, еще незнакомая с папой, решила его за это отчитать.

– Командир, а как вы с такими руками собираетесь садиться за штурвал? – строго спросила она

– Мадам, – тут же ответил он, – вы меня с кем-то путаете. Вот если бы я был гинекологом и лез такими руками вам в пизду…

Она в слезы, жаловаться. Папу тогда на собрании разбирали. Смеялись все.

Одно время главным врачом облтубдиспансера был Григорий Абрамович, ветеран войны, толковый врач и просто хороший человек. Когда ему стукнуло 70, папа пришел его поздравить. Посидели, выпили, поговорили. Вышли из кабинета. Увидев в приемной посетителей, Григорий Абрамович приказал командирским голосом:

– Встать! Смирно!

Все вскочили, построились.

– По порядку рассчитайся.

Когда они начали рассчитываться, в разговор вступил папа.

– Вольно, – сказал он, – это была учебная тревога.

Папин радист любил похвастался, что когда он летал на пассажирских самолетах, с ним летали различные знаменитости вроде Кобзона или Магомаева. Однажды в московском аэропорту папа зашел в туалет. Сделал свое дело и мимоходом заглянул через верх в соседнюю, кабинку. Там сидел маршал авиации. Не долго думая, папа снова сел на унитаз и стал ждать. Когда зашел знакомый летчик, папа, не покидая своей кабинки, попросил:

– Зови радиста скорее.

Привели радиста. Тот начал спрашивать, что случилось.

– Жди, – сказал папа.

Так они и ждали, пока маршал не закончил свое дело и не вышел из сортира.

После этого, как только радист начинал хвастать, его сразу же обрывали:

– Командир с самим маршалом авиации срал.

Не знаю как сейчас, а раньше в школе писали по «Грозе» Островского сочинение на тему: «Катерина – луч света в темном царстве». Когда Коле задали его писать, папа пришел в школу и заявил учительнице:

– Я запрещаю моему сыну писать это сочинение, потому что никакая она не луч света, а самая настоящая блядь.

Как и все нормальные люди, летчики не любят стирать носки. Поэтому в командировках они занашивали носки до стоячего состояния, а после выбрасывали. Коллекцию использованных носков с прочим мусором они нередко запирали в камере хранения аэровокзала. Срок действия ячейки был около 2 недель. Если за это время хозяин не забирал из нее вещи, для вскрытия просроченной ячейки создавалась специальная комиссия во главе с начальником аэропорта и прочими ответственными лицами. Однажды кто-то кроме носков оставил в ячейке надкушенный кусок колбасы, и когда оттуда пахнуло на комиссию, особо впечатлительную даму стошнило на месте.

Когда надо мной нависла угроза службы в армии, родители, будучи людьми адекватными, задумались, как меня от этого дела отмазать. Решение им пришло в голову более чем неожиданное: Они надумали отправить меня в военное училище, а там уже найти способ списать на гражданку. В училище я не проходил по зрению, зато срочной службе мое зрение не мешало. Чтобы поговорить обо мне в правильной обстановке родители пригласили курировавшего эти вопросы подполковника с женой к нам на дачу. Кроме них приехал кто-то из летчиков и пришел паромщик Иван. Будучи по совместительству браконьером, он принес на уху рыбу.

Напились они до того, что подполковник выпал в осадок за столом. Его жена встала посреди кухни, расставила ноги на ширину плеч, обоссалась и села на шпагат прямо в лужу. Ее сознание отправилось искать мужа в просторах нирваны.

Дальше вообще началось: жена подполковника лежит. Паромщик бегает вокруг нее и причитает: