– В чем же выражается это мое ночное величие? – он уже встал и хотел было надеть брюки, как тут же выпал из рейтуз и затерялся где—то под каблуком ночной туфли. – Ой, где это я?

– Здесь, – сказал она, и пнула нехитрую обувку, – нашелся? Молодец. Так вот, во сне ты вырастаешь до невиданных размеров и становишься похож на мою резиночку для венепункций, только у тебя есть еще глазки.

– Моя мама так и говорила, – вдруг вспомнил он. – Сынок, ты будешь истинной находкой для своей потерянной жены.

– Что имела в виду старая ведьма?

– Мои колоссальные ночные размеры и мое дневное ничтожество. Ты ведь заметила, что в темноте я как-то шершав на ощупь, а днем гладок, как лебединый клык? Ты заметила? Скажи, что не заметила.

– Я скажу: заметила! И еще раз: заметила!

– Энтузиазм такой откуда?

– От ботокуда! Вставай на табуретку, я защелкну твой шейный позвонок.

– Он болезнен!

– Надо, надо, а то твоя голова напоминает капюшон!

– На улице осадки в виде мокрого с неба и дождя?

– Просто ветер! Опять придется привязать тебя к шнуркам, чтобы ты не уехал на подметках нашей пока просто соседки!

– Как ты думаешь, не сделать ли мне ее не просто соседкой?

– Я тебе дам! Дам, дам, дам!

Они собрались и вышли на улицу. Через пару минут его смел добросовестный дворник, а она пошла к пока просто другу, и стала жаловаться на жизнь и пенять на судьбу.

Вечером его занес знакомый почтальон и отдал вместо вечерней газеты. К счастью, внесенный был в курсе всех последних новостей. Зато у нее было плохое настроение, и она гонялась за ним с мухобойкой, после чего он выплюнул свою печень и упал в наперсток. Она не обнаружила его ни в супнице, ни верхом на мухе, поэтому всплакнула и легла спать одна. Утром у них состоялся неприятный разговор.

– Если ты будешь продолжать уменьшаться, – гремела она, – я поддамся на развод, уяснил? Нет, ты понял меня, микроб? Кстати, где ты, постучи по ближайшей вилке.

– Я отсужу себе половину мебели, – нагло заявил он, выглядывая из-за стакана, – и полный снеди холодильник. Мне на жизнь хватит!

– Ты не приносишь домой ни копейки! – зарыдала она, размешивая в рюмке его выходные ботинки.

– Я же не виноват, что страна выпускает такие тяжелые денежные знаки! – съязвил он, и от злости пнул спичку. – Ой, я, кажется, вывихнул палец!

– Погоди! – вскрикнула она испуганно, – я принесу йод!

– Не надо! – взвизгнул он, но она уже умчалась в зеленую даль гостиной. Оттуда донесся ее крик:

– Минуточку!

– Еще минуту поживу, – вздохнул он и запихал в рот крупинку сахара.

Она вбежала в кухню с пипеткой и долго шарила по столу:

– Ты где? Где ты?

– Тут, – буркнул он, не в силах разжевать сладкий кусок.

Она заметила движущуюся точку на узоре клеенки и прыснула из пипетки.

Но поздно: он уже дематериализовался.

Первый, черноротый крепыш невысокого мнения о себе, медленно и стараясь не поколебать собственной уверенности в совершаемом, лез по кривой, позеленевшей от добросовестной эксплуатации антенне и, уже почти было долез до самого верха, чтобы там свинтить директор согласно инструкции, как вдруг сделал неловкое движение ногой и сорвался вниз.

Второй, помощник первого, юный и кривой от чрезмерного заглядывания вглубь собственной головы, вскрикнул и вытянул вверх обе руки, будто хотел поймать падающего, но первый зацепился штаниной за директор и повис вниз головой.

– Ой! – крикнули оба синхронно.

– Вот тебе и ой, – раздался вдруг таинственный голос.

Второй оглянулся, но никого не увидел. Первый висел высоко и поэтому ничего не слышал, но второй все озирался и напрягал слух, потому что посторонний голос не был слуховой галлюцинацией.