Карбер онемел. Потом завопил:

– Убирайся! Немедленно убирайся из нашей деревни! Хватит с нас тебя и твоей помощи! Проваливай!

Видящий не испугался. Он оглядел собравшихся, потом сошел с ящика.

– Как пожелаете. – Он говорил негромко, но его слова разнеслись по коптильне. – Если вы не поможете себе сами, я вам ничем помочь не смогу. Я уезжаю. Когда покончу с делами в Шрайке, вернусь той же дорогой. Возможно, тогда бы будете готовы меня выслушать.

– Это вряд ли, – фыркнул Карбер.

Королевский посланник медленно зашагал к двери. Он не клал ладонь на рукоять меча, однако толпа отпрянула. Таура была среди тех, кто последовал за ним. Его лошадь по-прежнему была привязана снаружи. Одна сума была приоткрыта. Мужчина задержался, чтобы затянуть ее. Потрепал лошадь по шее, отвязал, сел в седло и уехал в темноту, не оглядываясь. Уехал тем же путем, что и прибыл, и звук копыт его лошади постепенно затих в ночи.

К утру дождь не прекратился, и день тянулся медленно. Никто из похищенных не вернулся. Красный корабль больше не стоял на якоре у края бухты. Джелин начал командовать семьей Тауры. Ее мать помогала с готовкой, а Джеф таскал доски, которые можно было использовать для ремонта или очага. Когда Таура вернулась с вахты, Джелин велел ей присмотреть за капризным ребенком, чтобы его жена Дарда могла отдохнуть. Кордел был избалованным сопливым двухлетним карапузом, который ковылял, опрокидывая вещи, и визжал, когда его ругали. Его одежда была вечно грязной, и Таура должна была стирать запачканные пеленки и развешивать на просушку над очагом. Как будто что-то могло высохнуть в промозглые, сырые дни после нападения. Когда Таура жаловалась, мать торопливо напоминала ей, что кому-то приходится ютиться под рваными парусами или спать на грязном полу рыбной коптильни. Она говорила тихо, словно боялась, что Джелин услышит жалобы Тауры и выгонит их. Мать сказала Тауре, что той следует с благодарностью помогать по хозяйству в доме, где их приютили.

Таура не испытывала ни малейшей благодарности. Ее раздражало, что мать готовит и убирает в чужом доме, будто служанка. Еще хуже было видеть, как Джеф бегает за Джелином, желая угодить, словно щенок. Джелин обращался с ним ужасно. Гонял мальчишку туда-сюда, насмехался и дразнил его, а Джеф истерично смеялся над издевательствами. Джелин использовал парня, словно осла, и, проведя день в попытках поднять со дна лодку Джелина, оба вернулись домой мокрые и усталые. Джеф не жаловался; напротив, он лебезил перед Джелином. Он никогда не вел себя так с отцом; их отец держался отстраненно и неприветливо как с сыном, так и с дочерью. Может, отец и не был любящим, но даже такому дураку, как Джеф, не следовало так скоро его забывать. Скорее всего, отец до сих пор был жив. Таура молча кипела от ярости.

Но следующим вечером стало еще хуже. Мать приготовила рыбную похлебку, больше похожую на суп, чтобы хватило на всех. Похлебка была жидкой и серой, из мелких рыбок, пойманных с берега, и крахмалистых корневищ бурой лилии, что росла на скалах, и бурых водорослей и крохотных моллюсков с пляжа. Она пахла отливом. Им пришлось есть по очереди, поскольку мисок на всех не хватало. Таура с матерью ели последними, Таура получила крошечную порцию, а матери пришлось выскребать котел. Когда Таура медленно хлебала жидкое варево с кусочками рыбы и корневищ, Джелин тяжело уселся напротив нее.

– Нужно это менять, – резко сказал он, и мать Тауры безмолвно ахнула.

Таура смерила его бесстрастным взглядом. Он смотрел на нее, не на мать.

– Очевидно, этот дом недостаточно велик. В нем не хватает еды, не хватает постелей и места. Итак. Либо мы найдем способ их обеспечить, либо придется попросить кого-то уйти.