– Значит, – сказал я, – ты покинул дом в поисках богатства.

– Едва ли. – Он выплюнул что-то, вероятно, кусок шкурки с грудинки. О нее можно сломать зубы. – Я сразу вернусь туда, если для меня что-то еще осталось. А где ты был в Ультрамаре? Где именно?

– Да в разных местах, – сказал я. – Если тебе так нравится Мохек, почему ты оттуда ушел?

– Чтобы прийти сюда. Увидеться с тобой. Купить меч. – Определенно принужденная улыбка. – Зачем же еще?

– Зачем тебе меч в холмах Мохек?

– Я не собираюсь использовать его там.

Эти слова вырвались у него стремительно, как выплескивается из кружки пиво, когда в пивной кто-нибудь толкнет вас под руку. Он набрал побольше воздуха и продолжил:

– Во всяком случае не думаю, что буду.

– Правда?

Он кивнул:

– Я убью им человека, который убил моего отца, но не думаю, что он живет где-то там.

Я занялся этим делом случайно. Я сошел с корабля из Ультрамара; в пятидесяти ярдах от пристани стояла кузница. У меня в кармане лежали талер и пять медных стюверов, одежда, которую последние два года я носил под доспехами, и меч, который стоил двадцать золотых ангелов, но который я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не продал. Я пошел в кузницу и предложил кузнецу талер за то, что он научит меня своему ремеслу.

– Убирайся, – сказал он.

Со мной так не говорят, поэтому я истратил талер на подержанную наковальню, несколько непригодных молотов, рашпиль, стуловые тиски и ведро и таскал все это – три центнера – с собой, пока не нашел за сыромятней полуразвалившийся сарай. Я предложил хозяину сыромятни три стювера в качестве арендной платы, на стювер купил груду ржавых напильников и два ячменных каравая и стал учиться, решив за год оставить того кузнеца без заказчиков.

На самом деле мне понадобилось полгода. Если честно, я знал об этом ремесле немного больше, чем можно было бы подумать на основании предыдущих событий; дома я холодными утрами сидел в кузнице и смотрел, как работает наш кузнец, а учусь я быстро; к тому же в Ультрамаре выучиваешься самому разному, особенно чинить и совершенствовать оружие и доспехи, большая часть которых достается нам от врага, обычно с дырами. И когда пришло время выбирать свой профиль, мне предстоял выбор между мастером, кующим мечи, и мастером, кующим доспехи. Я бросил монету. Мне не повезло, и вот я здесь.

Я говорил, что у меня есть свое водяное колесо? Я сам его построил и горжусь им. Я строил его, опираясь на то, что знал об одном колесе, которое видел (заметил, осмотрел, а потом сжег) в Ультрамаре. Оно с двенадцатифутовым желобом, а вода поступала из ручья, стекающего по крутому склону там, где холм начинает понижаться. Колесо приводит в действие мой точильный камень и хвостовой водяной молот, единственный хвостовой молот к северу от Воссина; его я тоже построил сам. Я многое умею делать.

Ковать хвостовым молотом невозможно: нужно видеть, что ты делаешь, и чувствовать, как плывет металл. Во всяком случае, я этого не могу; я не совершенен. Но этот молот – идеален для придания формы законченному изделию, он принимает на себя все усилие, хотя приходится сосредоточиваться: необходимо легкое прикосновение. Головка этого молота весит полтонны. Я так поднаторел в обращении с ним, что могу разбить этим молотом скорлупу вареного яйца.

Я изготовил также особую установку для проделывания желобков и профилирования лезвий. Если угодно, это жульничество; но я называю это точностью и совершенством. Благодаря хвостовому молоту и установке я делаю прямые, ровные, плоские, заостренные мечи, которые не сворачиваются штопором при закалке, ведь каждый удар молотом – точно такой же силы, как предыдущий, а установка не ошибается, что неизбежно, если работать на глаз.