Я слепо брел по Нижнему Родищенску с единственным ориентиром – дом. Какие-то улочки уже признавал с трудом, а некоторые всплывали в моей памяти, как будто ничего и не изменилось. Дом, мой теперь дом находился недалеко от главного перекрестка, так что в любом случае по одной из длинных улиц бы дошел до цели, но ноги сами вывели на нужную улицу. Забавно, но тогда я осознал, почему шел именно тем путем. Именно там вместе с матерью я ходил на кладбище к могиле брата.

Даже в жаркий день я чувствовал холод, все тело тянуло к земле, а руки не поднимались, из-за чего просто висели плетьми вдоль туловища, болтаясь туда-сюда. Я никому был не нужен. У меня просто-напросто не осталось семьи. Сестра все же для меня была чужим человеком. Мне хотелось кричать на всю улицу, чтобы каждый знал, как мне больно, но останавливала только мысль, что никому из них до меня нет дела. Все мы в этом мире одиноки, все друг для друга чужие люди. Многим из нас даже невозможно найти какой-либо поддержки в нашем безликом существовании.

Я остановился напротив дома Кулака. Мы с ним знакомы с самого детства и держались всегда друг за друга. До сих пор помню, как моя мать после переезда в Нижний Родищенск насильно заставляла меня с кем-нибудь подружиться. Счастливчиком оказался Кулак. До сих пор неясно, удачный это был союз или нет, но все мое взросление проходило с ним, он был рядом с моими взлетами и падениями. Он, наверное, единственный, кто еще мог понять меня, хотя с нашей последней встречи прошло уже достаточно времени, да и меня не было в его жизни в сложные минуты, поэтому сомневался в желании увидеться с ним.

Я подошел к металлической ограде с облупившейся краской и проржавевшими швами и издалека заглянул в окна дома. Он действительно был заброшен, внутри не было следов жизни.

– Андрюха! – крикнул я, где-то в глубине себя надеялся, что он еще жил там, но меня встретила только тишина. – Кулак!

Тишина. Из-за чего-то меня пробило на смех, сопровождающийся слезами. Лицо нервно дергалось, принося лишнюю боль. Улыбка улетучилась, как только зашел домой. На какие бы новые свершения ни собрался, я лишился своего главного советчика. Вся дальнейшая жизнь представлялась как блуждание в темноте. Без света и цели.

И этот чертов дом – я не имел понятия, что с ним делать. Оставаться в Родищенске не хотел, потому что не видел в таком захолустье своего будущего. И оставлять дом в заброшенном состоянии тоже не хотел, яркий тому пример дом Кулака. Такой судьбы для родительского дома не пожелал бы. Последний вариант пристроить дом кому-нибудь достойному, тому, кто захочет в нем провести свои последние деньки и передать дом более справедливым детям. Замысел в том, чтобы дом был кому-то действительно нужен и важен. Не то, что мне.

Я бродил по дому, как будто прощаясь с ним, хотя понимал, что это произойдет нескоро. При всем хламе дом казался пустым. Так сильно не хватало мамы. С моим присутствием ничего там не ожило, не творилась магия. Все просто вокруг существовало. Я должен был страдать, а не думать, что делать с домом. И, чтоб как-то исправить положение, пошел в комнату матери. Она переехал в мою узенькую коморку. Убрала письменный стол и поставила комод с телевизором, обновила книжные полки, теперь вместо детской фантастики стояли любовные и исторические романы. На прикроватной тумбе с лампой лежало несколько тетрадей, одна из которых была открыта. Это мои школьные дневники, чистое ребячество и подражание. В один момент даже жалел, что вел их, ведь все, кто узнавал об этом, называли меня девчонкой, ибо это не мужское дело, выражать свои чувства и эмоции даже на бумаге.