Моя работа – папарацци для бедных. Я фотографирую из самых необычных мест и положений. Главное – добиться эффекта неожиданности. Лучшие фото всегда получаются тогда, когда объект не знает о том, что его фотографируют. После того, как ты откинул два десятка неудачных снимков, можешь подходить к своим будущим клиентам с предложением моментальной распечатки фотографии. Так же мы предлагаем постановочное фото для детей в оригинальных костюмах.

Когда маме жирного и наглого паренька, едва влезшего в костюм Человека-паука, в десятый раз не нравится, как смотрится композиция, меня окликают.

– Даня, привет! – передо мной медсестра «скорой помощи».

– Привет! – кажется, её зовут Нина.

– Узнал?

– Как можно не узнать джинна? – улыбаюсь я.

– Вы фотографируете моего ребёнка или нет? – орёт мне мамаша жирного паренька.

– Пусть ваш сын залезет вон на то дерево.

– Как настоящий Человек-паук! – Вопит малец.

Говорят, все дети прекрасны. Я не верю этому. В моей жизни было слишком много детей, послужными списками грехов которых мог бы гордиться сам Сатана.

– Дай мне пять минут, – прошу я Нину в надежде, что она уйдёт.

Когда я заканчиваю с Человеком-пауком, Нина ждёт меня.

– Приходи в гости, – говорит она.

– В смысле?

– Просто приходи, – она смотрит мне в глаза, как бездомная собака. Мне её жалко. Жалость – мерзкое чувство. – Напиши мне телефон. Я позвоню.

Отказать ей всё равно, что отказать бездомному, скулящему щенку в кусочке хлеба. Я диктую ей свой телефон. Мне хочется соврать в паре цифр, но я знаю, она сразу же перезвонит. Так она и поступает.

– Простите, а вы давно фотографируете? – говорит мамаша Человека-паука. Некоторые люди похожи на сифилис – от них не избавиться.

– Шесть лет, – вру я.

– Да? – она удивляется.

– Вы не верите в мои таланты? – я демонстративно поднимаю бровь.

– Дело в том, что нам нужен фотограф, – по лбу мамаши, прямо посередине, ползёт гигантская капля пота. Медленно и верно она приближается к переносице.

– На постоянную работу? – уточняю я.

– Нет, что-то вроде периодической подработки. У нас приватные вечеринки, – она смотрит мне в глаза. Капля пота разбивается о её переносицу.

На миг я представляю, как она участвует в оргии в каком-нибудь закрытом клубе. Сейчас это модно. Невольно оцениваю её огромную грудь. Наверняка, у неё огромные соски и просвечивающиеся вены.

– Так что? – она выводит меня из ступора.

Я диктую телефон и провожаю её взглядом, протирая объектив от невидимых капель крови.

Сто тысяч раз я повторял себе: пора остановиться, Даниил, ты зашёл слишком далеко. И каждый раз я находил оправдания. Мне всегда казалось, что я не переступил той грани, за которой кончается человечность.

Сейчас я пытаюсь в очередной раз убедиться в этом. В моих руках бутылка коньяка и пакет с лимонами. Я нажимаю на кнопку дверного звонка.

На пороге эффектная блондинка. На ней вновь золотистое платье. Её красоту несколько портит фурункул на правой щеке. Она приглашает меня войти.

Я прохожу в просторную комнату, застланную коврами. Они везде: на полу, на стенах и даже на мебели. Ковры делают мои шаги неслышными, словно у призрака.

Блондинка улыбается и молчит. Меня передёргивает, будто затвор. Передо мной оживший кошмар из того самого парка, где я должен был пройти посвящение. Чувствую, как сводит яйца.

– Присядь, – говорит она.

– Выпьешь?

Я наливаю коньяк. Она режет лимон.

– Чёрт! – отдёргивает палец. – Порезалась!

Я вижу, как кровь капает на нож, а потом на лимон.

– Смой её, – прошу я.

– Смысл?

Мы выпиваем коньяк. Она закусывает лимоном.

– И? – наконец, произносит она.

Я вспоминаю, как в парке занёс над ней ампулу. Такие разговоры сложно начать. Это как ступить на узкую доску, связывающую крыши двух небоскрёбов, а внизу гигантская, зияющая пропасть, от которой кружится голова. Я пытаюсь выжать из себя слова: