– Куда ты так спешишь? – пробубнил мужчина, шагая за мной по улице, ведущей от площади. От его дыхания пахло вином. – Неужто не хочешь услышать новости от его императорского и королевского величества? Официальный указ я зачитаю завтра, но ты можешь узнать все прямо сейчас, если заслужишь мою благосклонность…

– У меня ничего для вас нет.

– Речь о принцессе.

Внутри меня что-то щелкнуло. Продажа кукол изматывала; к этому мгновению мое терпение иссякло.

– Оставьте меня в покое.

Лицо у него стало жестче. Он схватил меня за руку и рывком затащил в переулок, выкрутив мое предплечье. Я слишком поздно осознала ошибку. Глашатай собирался получить желаемое, так или иначе. Когда он прижал меня к стене, я зацепилась взглядом за печать на его свитке: золотой щит с изображением черных львов. Знак короля. Пока мужчина меня целовал, я с закрытыми глазами желала, чтобы моя душа оставила тело.

– Вот так это работает, – ухмыльнулся тот. – Любезность в обмен на сведения. Поняла?

Я кивнула, глядя на него. Он отпустил мою руку. Прорычал:

– Принцесса Фредерика сбежала из замка. И направилась в эти края. Если ты ее заметишь, король Фредерик велит немедленно об этом сообщить под страхом смерти.

Последние несколько недель перед Великим постом принесли сплошные горести. Я голодала. Страдала от одиночества. Боялась выходить из дому. Но мне нужно было продавать матушкиных кукол, чтобы покупать еду, покуда не созреют весенние овощи, так что я все-таки выходила и пробиралась на рынок в своем рваном одеяле-плаще. Пачкала себе лицо и одежду, чтобы не привлекать холостяков и казаться им нищенкой или того похуже. Довольно скоро я обнаружила, что такая личина дарит свободу. Как только распродавались все принесенные куклы, меня больше никто не замечал. Ни дворяне, ни купцы, ни даже детишки, игравшие на улицах.

К Пепельной среде на матушкиных полках остались только Гютель и несколько недошитых кукол, которых никто бы не взял. Девочки без нарядов, шуты без рук, принцессы с пустыми лицами и недоделанными коронами. Я бы их обезобразила, если бы попыталась смастерить все недостающее сама. Как только начало светать, я забрала волосы назад, накинула одеяло и выбежала посмотреть, не вернулся ли Маттеус из Цюриха. Весна еще не успела прогнать зимнюю стужу из ранних утренних часов. Даже в одеяле было холодно.

Когда я свернула на его улицу, у меня затрепетало сердце. Как я надеялась, что он окажется дома. Мы так давно не виделись. У него могли быть добрые вести о решении отца. Их дом возвышался над мастерской, пронзая серое небо острой крышей. Глядя на него, я не могла не представлять, каково было бы поселиться там вместе с Маттеусом. Их жилище не было каменным, как у дворян, но смотрелось по-своему величественно. Перекладины, соломенная крыша. Шесть больших окон, лестница и два этажа.

Когда я подошла ближе, о мои ноги с мурлыканьем потерся рыжий котяра, которого мы спасли совсем маленьким, – с той поры он стал громадным и лишился уха в уличной драке. Я рассеянно его погладила, подобрала камешек и бросила тот в окно спальни на втором этаже, которую Маттеус делил с братьями. Камешек стукнулся о ставни. Воздух вырывался у меня изо рта отчаянными стынущими облачками.

Хс-с-ст.

Еще мгновение ничего не происходило, кроме того, что на нос мне свалился мокрый снег. Затем ставни открылись, и показался Маттеус в ночном колпаке. В моей душе словно разлился бальзам. Нахлынуло облегчение. Дыхание перехватило.

– Хаэльвайс? Это ты?

Я постаралась справиться с чувствами.

– Можешь спуститься?

– Конечно.

Рядом с ним появились три лица поменьше. Я услышала возражения его братишек, которым Маттеус велел вернуться в постель.