Алексея Лазаревича вместе с его сослуживцем должны были отправить за Урал – для продолжения работы над новым вооружением. Анастасия даже не предполагала, как теперь ей поступить; военнообязанной она не была, потому что не имела медицинского или военного образования. Они ютились в вокзальном помещении поселка Кобона; Алексей Лазаревич отбывал через сутки. Не спросив ни слова про будущие планы Анастасии, он воспользовался старыми знакомствами среди военных; вскоре поезд Лихтенштейна направился на восток, а Настю посадили в проходящий мимо конвой и отправили на запад; теперь она была командиром нового банно-прачечного отряда при девяносто пятой армии.

С тех пор под ее руководством находились не милые ленинградские школьницы и школьники, а двадцать здоровых крестьянских баб, едва закончивших три класса на задворках бывшей Российской Империи. В хозяйстве числились три повозки, восемь лошадей, маленький старый грузовичок, куча мыла, начиная с простого хозяйственного до специального против вшей, сорок стиральных досок, сорок кипятильных тазов, и напоследок куча катушек с нитками, немало ножниц и швейных игл.

Женская война оказалась не менее ужасной. Прачки стирали голыми руками круглые сутки; стирали вшивое, кровавое, измазанное в человеческих испражнениях и земле, стирали гимнастерки без рукавов, штаны без брючин, продырявленные на груди телогрейки. Руки ее подопечных за три-четыре дня покрывались ранами, потому Настя устроила сменную работу – три дня стирка, три дня шитье или просто разбор белья, но без воды. Вода для экономии делилась на три категории – одна уже вторичная, там для начала замачивали все самое грязное, вторая для стирки и кипячения, третья – для полоскания. Первые три месяца показались несколькими годами, зато Настя наконец-то набрала человеческий вес в пятьдесят килограмм; на фронтовом пайке перестали лезть волосы и кровоточить десны. Она сумела привезти из Ленинграда маленькое зеркальце; теперь можно было смотреть на свое отражение без особого ужаса.

Вокруг шли ожесточенные бои, много месяцев линия фронта оставалась на прежнем месте. Для Насти все это конечно имело значение, но совершенно в другом контексте – время шло и до совершеннолетия Алексея оставалось совсем недолго. Она получила от детей хорошее письмо; они писали о сестре Алексея Лазаревича Ирине, ее дочери и сыне; о том, какие это добрые люди и как тепло они отнеслись к ним, совершенно чужим детям. На дворе стояло лето, в Астрахани жара; дети часто ходили на рыбалку и ждали – вот-вот поспеют арбузы. Вот-вот закончится война и мама приедет за ними.

Даже на фронте теплая погода принесла оживление; в штабе армии устроили просмотр патриотического кино и пригласили туда сотрудниц медсанчасти, а также Анастасию Сергеевну с ее заместительницей Варварой. Варвара была человеком партийным и строгим; иногда между ней и Осиповой происходили серьезные стычки по поводу графика работы и распределения пайка, но в итоге Настя хватала первую же попавшуюся прачку и тыкала истерзанными руками в лицо коммунистической партии. На том все и заканчивалось.

Просмотр фильма завершился небольшим фронтовым фуршетом; специально для дам кто-то из офицеров раздобыл несколько бутылок крымского вина. Веселились почти три часа кряду, и даже пригласили женщин танцевать под боевой аккордеон. С непривычки вино ударило в голову, и будто не война и не кирзовые сапоги на ногах – Настя кружилась в такт музыке и в тот момент была совершенно счастлива.

В полпервого ночи полковник Чернышев вызвался проводить дам до дислокации банного-прачечного хозяйства. Проводил и на прощание сумел незаметно опустить записочку в карман Настиной шинели. Ему было около сорока, столько же, сколько товарищу Осипову в год женитьбы на Анастасии. Высок и строен, зеленые глаза и темные волосы, острый волевой подбородок. Недавно его наградили звездой Героя за отчаянный ночной прорыв в тыл врага и доставку трех немецких офицеров с пакетом важных документов. Награда непременно означала скорое повышение в звании и должности.